Ломит все тело, исколотая от стекла ладонь жжет. Я тянусь в карман и достаю платок Савелия Романовича. Он пахнет также, как и он, а еще на нем капли моей крови. Красное на белом. Как и моя судьба.
Вдыхаю этот запах и мурашки бегут по телу, как импульсы, приятные заряды тока. Внизу живота тянет и я переворачиваюсь на бок, подтягивая под себя ноги. Разве так бывает? Чтобы человек пугал и притягивал к себе одновременно, точно магнит?
Даша, спустись на землю, он взрослый опасный мужик вдвое старше тебя! Крутой не мой и моим никогда не будет. Савелию Романовичу нравятся такие как Кира, и ясное дело, я до нее тупо не дотягиваю. Я просто создала ему проблему, не более того.
И вообще, я просто фантазерка, и я не должна об этом думать, не должна вспоминать то, как сегодня Савелий Романович коснулся моей руки и мне стало жарко.
Даша, он же страшный, почему тогда я представляю, как Крутой своими большими руками касается моей груди, живота, бедер. Просто интересно, как бы это было? Больно или нет? Мне бы понравилось или не очень, чтобы я ощутила.
Опускаю ладонь вниз живота. Там все ноет, аж дрожит. Боже, что это такое… словно яд и я заболеваю. Им.
Я не родился с золотой ложкой во рту. Да, мой отец был военным, мы жили выше среднего уровня, но он рано погиб, а после мать работала обычным бухгалтером на заводе и тянула меня и мою крошечную сестру Машу. Я никогда не бедствовал, но и роскоши не видел лет до двадцати семи точно.
Все, что я имею, я заработал сам. Да, часто с кровью и со сломанным носом, но поначалу иначе просто не получалось. Я собирался поступать в универ, но в итоге пошел на ринг. Мне были нужны деньги, Машка часто болела, мать уже не вывозила, и выбор был очевиден. Я чувствовал себя обязанным и пытался обеспечить семью.
А потом была армия, из которой я возвращался полным надежд, но меня ждали похороны. Сестра тогда училась в девятом классе, и ее подсадил на игру один уебок.
Местный дилер, Назар Мамаев, который барыжил наркотиками, и десятками косил молодежь. Я убил его, но сестру было уже не вернуть, я приехал слишком поздно.
Я пытался помочь, засунул Машку в лучшую клинику, какую мог себе тогда позволить, но у нее была крайняя степень зависимости. Ее трясло и лихорадило, кожа приобрела синеватый оттенок.