– Ссышь,
чё ли?
– Мне-то
что, – Кат пожал плечами. – Я, если прижмут, на другой свет уйду. И
никто не найдёт. А вот Кила без мироходца останется. Так и
скажи.
– Сам
скажешь, – окрысился Чолик. Потом вдруг улыбнулся, шепнул Кату в
лицо:
– Гляжу,
понравился пацан, аж на хату его привёл? Баба ревновать не
будет?
Кат
посмотрел в ответ молча. Так посмотрел – иному хватило
бы.
Чолику,
однако, не хватило. Он только засмеялся – тихо, скверно:
– А
бабу-то, кстати, того… С собой на другой свет не возьмёшь. Тут
сидеть будет. Думаешь, Кила её не оприходует, чё ли?
Кат
протянул руку. Чолик понял, дёрнулся, но Кат успел вонзить три
загнутых пальца в воздух у него перед лицом. Почувствовал, как в
руку толкнулась горячая чужая пневма, потекла по жилам к самому
сердцу, заполнила грудь теплом. Стукнуло в висках, захотелось петь,
потянуло в пляс...
Чолик
захрипел. Помертвелые глаза глядели прямо в лицо Ката, не
отрываясь, и в них полоскался страх. Ноги тряслись, будто под
тяжестью непомерного груза, на щетинистом подбородке блестела
слюна.
Кат
выждал ещё пару мгновений и опустил руку. Чолик попятился, запнулся
и с размаху рухнул на задницу прямо в снег.
– Упырь
пеженый, – он закашлялся. – Мразота… Давить вас надо…
– Не сиди
на холодном, – посоветовал Кат.
Чолик
наклонился и сблевал себе между колен. Кат развернулся и ушёл в
дом.
«Зря я
так, – подумал он, снимая плащ. – У Килы вопросы появятся… Однако
немного же этому мудаку потребовалось. Хилый какой».
От
поглощённой энергии подступило опьянение, словно от спиртного, но
тут же и схлынуло: слишком мало пневмы, слишком много нервотрёпки
за вечер. Кат крепко, со злостью встряхнул покрытый тающими
снежинками плащ, повесил его на крючок и отправился в
гостиную.
С
каминной полки кротко помаргивала огоньком лампа. Петер сидел на
тахте, поджав ноги. Ботинки он очень аккуратно поставил под тахту,
но те всё равно выглядели предельно неаккуратно – два мокрых
раздолбанных говнодава, сменившие на своём веку, должно быть,
десятерых хозяев. Столь же убого смотрелась куртка, в которую
кутался мальчик. И штаны были остальному под стать: грязные,
латанные-перелатанные.
– Слушай,
– нахмурился Кат, – а чего на тебе такая рванина?
– Так я
говорил, кажется, – отозвался Петер. – Когда из приюта бежал, с
собой только пижама и была. Ночью всё случилось потому что. Из той
пустыни – ну, которую вы назвали Разрывом – меня выкинуло сюда, в
город. Хотел купить нормальную одежду. Нашёл зарядную будку, сдал
пневму. Будка выдала монетку. Одну, медную. Наверное, нужно было
побольше сдать, но я побоялся, что ослабну, и не стал. Пошёл на
рынок. И вот на эту монетку купил одежду…