— Был. Сейчас уж не горит. Но, я чай, дымить ещё долго будет.
Хорошо хоть, ветер не в нашу сторону, пожарищем не пахнет.
— А что горело?
— Лес. Да вы не волнуйтесь, ваше сиятельство. То не наш лес.
Соседский, за рекой который. На нашу сторону никак бы не
перекинулся.
— Ясно.
Я собрался уходить в дом, но тут рядом с Данилой неизвестно
откуда возникла Груня.
— Ох, и страсть там творилась, ваше сиятельство! — застрекотала
она. — Ох, и страсть! Это ужиковские подожгли. У меня там, в
Ужиково, сестра двоюродная замужем за ихним кузнецом. Так, говорит,
горело, уж так горело!
Я нахмурился.
— Постой. В смысле — подожгли?
— Как есть, подожгли, ваше сиятельство! Это всё Макарка рябой.
Дурной мужик. Женился поздно, не шёл за него никто. Да и ещё бы — с
такой-то рожей. Он уж и в Ярцево, и куда только не сватался. Потом
привёл всё-таки, из-под Поречья девку. Не помню, с какой деревни.
Тоже замуж не брали. Да и то сказать — куда её брать, на двадцать
пятом-то году?.. Хоть за Макарку мать с отцом пристроили, и то,
поди, перекрестились.
— Очень интересно. А можно как-то ближе к сути?
— Так, я ж и говорю! — Груня всплеснула руками. Перестав
умирать, она оказалась на удивление разговорчивой. — Это Макарка
поджёг. Ребятёнка у них с женой крысы загрызли. Единственное дитя,
и уж такое долгожданное! Души они в сынишке не чаяли. Макарка с
горя запил. А ночью спьяну в лес побежал да поджёг. Лес горит, того
гляди на деревню перекинется — а он хохочет. Чтоб вы, говорит,
твари, передохли к чертям!
Я покачал головой.
— Дурак. Что им будет-то, крысам? Уйдут под землю, только их и
видели. Не то что пожар — атомный взрыв пересидят. Тараканы и крысы
выживают в любых условиях, известный факт.
Данила кивнул.
— Пересидят. Ещё деды-прадеды наши пробовали огнём их извести —
хоть бы что. Только злее становятся. Это у Макарки, видать, спьяну
да от горя в голове помутилось.
— Вот и я говорю!
На сцене вдруг появился новый персонаж, пацан лет тринадцати.
Выскочил из каретного сарая и посмотрел на меня.
— Ваше сиятельство! А это вы уже проснулись, али как?
— А сам как думаешь?
Пацан пожал плечами.
— По мне, так проснулись. А там — кто ж вас, благородных,
разберёт.
Данила хлопнул его по затылку. Попросил:
— Не серчайте, ваше сиятельство! Деревенщина. С господами
говорить не обучен.