— Вы смеетесь? — обиженно протянула Ирина. Дурочка, я даю тебе
бесценный совет, причем совершенно бесплатно.
— Я оцениваю перспективы, — пожала плечами я. — Современный
музыкальный проект — год, два, редко пять, пока аудитория в
возрасте исполнителя. Впрочем…
И тут мне пришла идея.
— Прочитайте стихи.
Ирина, как мне почудилось, даже принюхалась. Мало ли? Но я
нетерпеливо кивнула:
— Прочитайте стихи речитативом, как будто под музыку. Давайте,
«Мой дядя самых честных правил...» — ну? Пушкина знаете, я надеюсь?
«Евгений Онегин»? Учили в школе?
— Когда не в шутку занемог, он…
— Ну? — подбодрила я. — Рассказывайте про дядю. Побольше
выражения дайте.
— Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог. Его
пример…
— Хватит, — прервала я, потому что здесь было слишком много
любопытных — мне совершенно не нужных — глаз. — Пойдем со мной.
Девочка, конечно, почти никакая. Деревянная, невыразительная,
но, наверное, это и требуется. Такой не понятый никем образ: для
аудитории девушек в возрасте «teen» восемнадцати-девятнадцати лет.
Институт не удался, родители угнетают, работа дно, денег нет,
подруги стервы, парни козлы как на подбор. Девчонка никакая, и она
будет читать такой же тоскливый серый рэп. Никакой
соревновательности и вызова, сплошная боль, безысходность, уныние,
тлен. Пару лет с программой она протянет — пока не сменится тренд.
Они сейчас быстрые. Рэпу тоже немного осталось, это не музыка, это
стендап.
Я тащила Ирину вниз, в каюты, мы прыгали как две мартышки по
раскачивающейся палубе, и за нами следили десятки глаз. Кровожадные
алчные твари, и я только надеялась, что они ничего не поняли. Нет,
моя идея пока останется при мне.
Яхту качнуло еще раз, мы чуть не завалились обе прямо на
лесенке.
— Псевдоним будет другой, — быстро говорила я. — К черту пафос,
больше привычного. Подумаем. Образование есть? Какое? Где ты
живешь? Кредиты, муж, дети, родители? Учеба? Какие-то
обязательства?
Не простые вопросы. Певец — это работа. Адская, с раннего утра
до поздней ночи, пока есть аудитория, пока аудитории важно то, что
мы ей даем, пока она не выросла и ровесница-неформалка не стала ей
менее интересна, чем бородатый упитанный конкурент, тягуче поющий о
вечном и лживом — о любви к единственной женщине всей его
жизни.
Все, что Ирина поняла — она меня чем-то зацепила. Больше ни я не
успела ни слова сказать, ни она мне ответить.