«Нашего?»
Мне очень захотелось снова потерять сознание. Я ничего не
понимал, в моей голове роились не мои мысли и воспоминания, словно
это был не я, а кто-то другой – например, тот самый Виктор, как
меня упорно называл этот Макс. Впрочем, я и Макса не помнил –
вернее, помнил, но «новой» памятью, «старые» воспоминания ничего о
нем не говорили. Я попытался отделить старое от нового, не
преуспел, но сумел выдавить из себя:
– Простите, товарищ генерал...
– За что? – удивился тот. – Приходите в себя... с кем не бывает.
Наверное, забыли пообедать сегодня? Эх, молодость, молодость. Потом
поймете, что нужно питаться регулярно и не доводить до такого...
Советую к врачу сходить, думаю, ваш начальник возражать не
будет.
Он сделал шаг и пропал из вида, и где-то там хлопнула дверь.
Новая память подсказала – это большой зал с лепниной и гипсовыми
нимфами, который иногда использовался по назначению, для проведения
концертов, приуроченных к различным датам. Акустика там была очень
неплохой, а вот репертуар... впрочем, Виктору, кажется, подбор
артистов нравился – он вспомнил приезд Аиды Ведищевой, которая
очень отважно спела перед сотрудниками КГБ свой хит «Помоги мне».
Но ей, наверное, могли бы и помочь – красоту любили и тут.
Я снова едва заметно помотал головой – и вспомнил, что рядом со
входом в этот зал в стены были замурованы два зеркала в богатых
рамах. Рамы меня сейчас интересовали мало, а вот сами зеркала –
очень сильно.
– Макс, – попросил я. – Помоги встать.
Возможно, я бы и сам встал, но решил не рисковать.
– Зачем? – удивился тот.
– В зеркало хочу заглянуть, – объяснил я. – Только не в зеркало
души, а в одно из наших.
– Вот ты... – пробормотал Макс, но просьбу мою выполнил.
Когда я взглянул на своё отражение, то не смог сдержаться –
расхохотался так, что если бы не Макс, то упал бы снова, прямо на
начищенный паркет бывшей усадьбы Растопчина. Буквально за дверью
находился и начальник нашего управления, и начальник нашего отдела,
которые потом потребовали бы объяснений, почему едва не
окочурившийся подчиненный ржет аки конь сивый.
Но я не сдерживался – слишком много эмоций вызвало у меня тот
человек, которого я увидел в зеркале. У Господа Бога было
безупречное чувство юмора.
Нам показывали очень смутную фотографию этого человека, но я всё
равно узнал его сразу, хотя лично мы, разумеется, не встречались.
Его арестовали ещё до моего рождения по простой причине – он сливал
информацию о деятельности КГБ тем, за кем должен был присматривать.
Работал он в пятом отделе московского управления – в общесоюзном
Комитете аналогичными делами занималось Пятое главное управление –
и должен был присматривать за диссидентами, разоблачая их козни
против советской власти. Но в какой-то момент принял сторону своих
«клиентов», предупреждал их об обысках, арестах и других операциях.
Его почему-то не расстреляли, а дали какой-то смешной для подобного
деяния срок – лет десять, что ли; после освобождения он безуспешно
пытался пристроиться к тем самым диссидентам, но был отвергнут.