Увы! Очередная попытка опять провалилась. Он стоял тут, на
обрыве, а далеко-далеко, нарисованная на плоском холсте
переливалась, играла красками жизнь. Лишь резь в глазах, да
головокружение. Ни глубины, ни наполненности, ни чувств… А как бы
хотелось вобрать в себя небо, солнце и воду!
Кир ощущал себя пойманным в тройную ловушку.
Во-первых, в ловушку тела. Рассудок подсказывал, что мальчишка
Кирилл и есть это самое тело. Но воспринимал ноги, живот и вечно
маячивший перед глазами кончик носа, как нечто отдельное, заявляя:
«Если я что-то вижу, то это не я. Ощутить себя невозможно!»
Во-вторых, в ловушку планеты. Огромной — когда-то на ней обитали
миллиарды людей. Однако, на Станции не имелось транспортных
средств, и в распоряжении мальчишки был лишь окаймлённый горами
участок степи. Немаленький, шестьдесят на шестьдесят километров. На
нём уместились развалины древней столицы, связанные магистралью
маглева с полузатопленными руинами астропорта, сотни покосившихся
ветряков и Гипермаяк. Но всё же участок был с трёх сторон ограничен
горами, а с оставшейся океаном.
В-третьих, в ловушку Вселенной. Именно так! Ведь ощутить
Вселенную целиком невозможно, в поле зрения всегда только маленькая
локация. Даже если улетишь на другой континент или иную планету,
вокруг так и останется ограниченная чувствами небольшая тюрьма, но
наполненная другими людьми и предметами — будто ты остался на
месте, а мир сменил декорации…
Пустота. Тоска, пустота, одиночество. Кирилл растворялся в них,
исчезал…
«Встретить бы хоть кого-то… Увидеть… Иначе я просто не выдержу,
прыгну с обрыва».
Узор бликов на поверхности океана сменился, превратившись в лицо
девчонки из снов.
От вспыхнувшей было надежды забухало сердце. Но наваждение сразу
исчезло. Кир вглядывался в яркую гладь до тех пор, пока не
почувствовал, как влага бежит по щекам. Однако, вода оставалась
всего лишь водой.
Мальчишка вздохнул и по белой бетонной дорожке зашагал к центру
Станции.
Загораживая бухту и домик смотрителя, опутанное паутиной труб и
рассеивателей тепла, справа высилось здание Преобразователя. Слева
лежало поле с тысячами многогранников, будто бы великан опрокинул
мешок, рассыпав детали конструктора. Сложный, сходящийся к центру
узор. Изредка он менялся: фигуры теряли форму, перетекали одна в
другую — куб превращался в октаэдр, додекаэдр становился
икосаэдром. В воздухе висел низкий электрический гул.