Эти взгляды сладкими ядовитыми стрелами вонзаются прямо под
кожу, растворяются в моей — не моей — крови, и сердце начинает
стучать быстро-быстро.
— Мама? Вы больше не уйдете?
— А разве я собралась уходить? — я улыбнулась, но вымученно, и
оставалось надеяться, что малыши не рассмотрят, как дрогнули мои
губы. У меня закрались нехорошие подозрения.
— Лиза сказала, что вы ушли…
Я осмелела — в конце концов, я же мать! — и погладила малыша по
головке. Он в последний раз жамкнул опустошенную грудь, но тут же
вцепился в другую, еще полную, и я через боль от уже прорезавшихся
детских зубок отпустила другую боль — от скопившегося молока.
— Я никуда от вас не уйду, — твердо сказала я. — Никогда.
Опрометчивое обещание.
— Спите. Успокойтесь, ложитесь спать.
Я не умею общаться и обращаться с детьми, и если кормить мне
помогли спящие в каждой женщине рефлексы, то как быть с малышами,
которые все понимают, говорят, знают, что такое страх и отчаяние?
Их крики, когда они звали меня, сказали о многом. Как мне
объяснить, что они в безопасности, что я ни за что на свете их не
оставлю?
Как вышло, что они в таком возрасте могут думать, что мать
бросит их?
Девочка первая опустилась в кроватку, я слышала, как она
всхлипывает, но поделать ничего не могла — я кормила. За сестренкой
стали укладываться и мальчики, старший посматривал на меня через
деревянную решетку кровати. В моем представлении для детей такого
возраста они были чрезмерно дисциплинированы, и у меня мелькнула
дурная мысль, что их настоящая мать так, как я, себя никогда не
вела.
И немаловажный вопрос. Дом затих, перестала вопить девица, не
воет старуха, мужичонка в красном не бьет в ксилофон. В доме
покойник, гроб, гроб, кладбище, и не опасна ли мне эта зловещая
тишина?
Я повернула голову в сторону двери и поняла — я не одна, рядом
кто-то еще. Я сосредоточилась на детях, но, возможно, едва я сделаю
шаг от малышей, меня поджидает нечто паршивое. Это странный мир,
хоть и похожий на наш, что-то в нем есть потустороннее, тьма
наползает из углов, пахнет серой или же ладаном, или мой измученный
организм смешал в пугающий клубок добро и зло, но надо не забывать
— я барыня, моя воля имеет вес, и все эти люди могут валить куда им
заблагорассудится.
Я мать и я здесь с моими детьми.
В соседней комнате кто-то был: шорохи, вздохи и молчание. Меня
что-то ждало, но чем бы оно ни являлось, я готовилась справиться с
ним. В тепле детской я согрелась, даже одежда моя начала высыхать,
но все же я опасалась простуды, поэтому как только малыш выпустил
грудь и засопел, я поднялась, положила его в кроватку, проверив, не
мокрая ли она, стянула первый попавшийся не то плед, не то одеяльце
и укрыла ребенка. Мне прикрыться уже было нечем, я кое-как натянула
обратно еще влажную разорванную рубаху, собрала ее на груди и,
глотая неприятный, тошнотный холодок, неуверенно подошла к дверному
проему.