Лестница была деревянной и мне показалась бесконечной и ужасающе
скользкой. Но, конечно, мне все еще было плохо, я хваталась за
полированные перила и стремилась наверх. Комната, еще одна, и вот я
добралась и без сил сползла по стенке, зажав рот рукой, чтобы не
закричать.
Всего пара секунд, и я отняла руку и сплюнула на пол желчь,
утерлась рукавом, поднялась, подошла к колыбельке, разодрала
рубаху, стащила ее с плеч и взяла малыша. Он сразу затих, вцепился
в мои мокрые волосы крохотной сильной ручкой. Я чувствовала взгляды
— в детской была темнота, но в соседней комнате трепыхалась
единственная свеча, — и обернулась.
Слезы бывают и сладкими, боль — исцеляющей. Дети уже молчали,
стояли в кроватках и не отрываясь смотрели на меня. Их было трое,
если не считать грудничка, и я навскидку решила, что старшему
мальчонке лет пять, а мальчик и девочка, близнецы, где-то на год
моложе.
— Я здесь, я пришла, — прошептала я, садясь с малышом на
подвернувшуюся скамеечку. — Я больше никуда не уйду.
Младенцу было около года, и это был крепкий, здоровый, тяжелый
бутуз. Он без малейших затруднений впился мне в грудь, и я ойкнула
от его хватки.
— Мама, — прошептал старший мальчик, — мама, случилось
плохое?
Я не знаю, малыш. Наверное. Твоя мать сделала что-то, за что ее
отругала прислуга, внизу в комнате стоит гроб, и странный мужчина,
одетый в красное, играет на ксилофоне. Девка — слышишь? — все
голосит, что я помешалась, и то, что я услышала от старухи, мне не
добавляет уверенности в завтрашнем дне.
Завтрашнее дно может быть намного хуже сегодняшнего. Но я мать и
справлюсь со всем, это я обещаю.
— Нет, мой маленький. Все хорошо.
Удивительное и волшебное чувство — обнимать своего ребенка и
кормить его молоком. Между нами незримая нить, и разорвать ее не
достанет сил даже у великана. А старшие… мне захотелось коснуться
рукой золотистых кудрей, погладить заплаканные щечки, прижать к
себе малышей и сказать, что я никогда, никогда, никогда не позволю,
чтобы с ними произошло что-то скверное. Все, что я могу, а я могу
многое, я сделаю, чтобы с их губ не пропадала улыбка. Весь этот
чертов мир, чем бы он ни был, раем или же адом, я переверну вверх
тормашками, горы сравняю с землей, реки заставлю течь вспять,
ударом ноги выбью сокровища из глубоких недр, четвертую и вздерну
любого, кто лишь помыслит причинить моим детям зло. Все блага я
стащу с небес и вытащу из преисподней и брошу к ногам моих
малышей.