Бабушка не считала сиротство
приговором. Я, зная, что ей было шестнадцать, когда она похоронила
погибших при бомбежке мать и сестер, приписала себе два года и ушла
на фронт, верила. Жалко — это когда лишь слова и хватит. Бабушка и
себя не разрешала жалеть — «Верушка, да я на все в жизни
способна!».
Бабушка умерла внезапно. Сказали — с
фронтовиками бывает. Незнакомая тетка ходила по дому и всем
распоряжалась. Мне было четырнадцать, я не успела нарастить толстую
шкуру, все, что я хотела, взять в руки недошитое бабушкой платье,
сесть в тишине на продавленный диван и вспоминать человека, который
всю мою жизнь был для меня всем.
Через три дня тетка сунула мне троих
наглых оглоедов-погодков и заявила, что она будет меня кормить и
поить, а я должна за ними присматривать, а еще — обслуживать
постояльцев, которых она уже со следующей недели пустит в мой дом.
Я посмотрела на нее хмуро, собрала сумку, взяла пятьдесят пять
рублей — накопления с подарков на праздники — и пешком пошла на
автовокзал, заглянув по пути в еще открытую школу за
документами.
Был девяностый год. Все трещало по
швам. А мне казалось, что я неплохо устроилась — в крупном городе,
в ПТУ с общежитием, и профессия выгодная — портниха. С ней не
пропаду.
Но я, конечно же, прозябала. Никому
не нужны были мои умения, да и шила я годно лишь для нашего
городка. В страну хлынули иностранные шмотки от польских и турецких
изделий до одежды прет-а-порте и от-кутюр. С девчонками я
надрывалась на местной фабрике, подшивая дрянное постельное белье и
полотенца, а потом продавала то, что нашила — платили готовым
товаром.
Продавать книжки с лотка мне
предложила бывшая одноклассница. Хриплым к вечеру голосом я
нахваливала паршивые комплекты постельного белья, и Ленка решила,
что я — то что нужно. Отец пытался приобщить ее к недавно открытому
семейному бизнесу, а Ленка отлынивала. Моя компания скрасила ей
восемь часов на промозглом зимнем ветру, а мои навыки реализации
пригодились как звуковая реклама.
Был последний учебный год, и я с
удовольствием отвлеклась от учебы, шитья и продажи полотенец. И
книжки брали не в пример веселее, и зазывать покупателей было
забавно.
На следующий день Лена передала мне
конверт. Вроде продали мы не так много книг, но когда я пересчитала
сумму…
Заканчивать «путягу» я даже не
стала, посмеявшись над тем, что «рабочая профессия прокормит
всегда». Книжки были дурацкие, но я их читала, запоминала, что
покупают, начала брать со склада товар сама, за свои деньги,
ориентируясь исключительно на потребительский спрос, и быть бы мне
моим работодателем нещадно битой, но местная «мафия» оказалась
умней. Они понимали, что с меня поимеют намного больше: торговля у
меня шла бойчее. Мой «куратор», одноглазый суровый «бык», у
которого были свои две дочери-школьницы, забирал проценты от
выручки и ворчливо пенял, что я осталась без образования. Я
хмыкала.