Как сказала Таня, императрица выкупила эту городскую усадьбу у
князя Долгорукова.
— Я его видела, — шепнула мне девушка, — он такой страшный! Ему
при Анне Иоанновне вырвали ноздри, язык отрезали, на Камчатку
сослали. Потом Елизавета его вернула, но он в обществе не
появляется, а то молодые сударыни от его вида в обморок падают.
— Ужас какой. А за что его так?
Таня развела руками.
— Не знаю. Екатерина Алексеевна не рассказывала.
Наверняка заговор какой-нибудь. Ох и крута была Анна Иоанновна,
не стеснялась жестоко карать виновных, не сдерживая “души
прекрасные порывы”. Хотя, могу её понять, дворяне тоже себя ничем
не ограничивали, пытаясь оторвать кусок власти. Да и сейчас, как
показала практика, они не изменились. Разве что ноздри таким
сударям перестали рвать да языки.
Наш экипаж въехал в арку каретного проезда и остановился во
внутреннем дворике особняка. Широкая лестница, украшенная
мраморными девами и львами, приглашала войти нового хозяина.
— Идём же, — Таня потянула меня за руку, — очень хочется
посмотреть, что там внутри!
Особняк только недавно перестроили. Комнаты левого крыла
нуждались в отделке, а вот в правом уже можно было жить, там даже
стояла мебель, оставшаяся от прошлого хозяина.
Вместе с домом ко мне перешёл десяток крепостных орков и
управляющий, немолодой дядька с длинными вислыми усами и блестящей
лысиной. Я провёл с ним беседу и пообещал оставить на должности с
тем же жалованьем. Но предупредил: если вздумает хоть слово сказать
посторонним о том, что происходит в доме, то пусть имеет в виду — я
некромант. Убью, затем подниму и заставлю продолжать работать уже
без жалования до скончания века. Дядька впечатлился и целовал
крест, поклявшись в верности.
— Скажи, Таня, а когда я должен тебя вернуть императрице?
Девушка улыбнулась.
— Точно не сегодня. Я отпросилась у Екатерины Алексеевны
ухаживать за раненым героем.
— Ухаживать? Интересно, и как ты будешь это делать?
— Сейчас увидишь. Обещаю — тебе понравится.
***
Мы слишком давно не оставались с Таней наедине. И когда
накопившиеся страсть, нежность и желание нашли выход, мы едва не
захлебнулись друг другом. Колыхались шторы на открытом окне, из
ночного сада одуряюще пахло фиалками, дрожал огонёк свечи на
комоде, огромная кровать под балдахином не издала ни единого
скрипа, и только накрахмаленные простыни безжалостно мялись от
наших движений. Нам всё было мало, и только далеко за полночь Таня
устала и уснула на моём плече.