Омар Омарыч, не снижая скорости, вкатил ее в просторную и довольно холодную операционную, ободряюще махнул рукой и исчез за дверью. Лина вздрогнула, но не прекратила вспоминать строки длинного стихотворения. Главное, не думать о том, что будет дальше.
«Время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии.
Я курю и вдыхаю гнилье отлива».
Лина закончила мысленно декламировать бесконечное, казалось, стихотворение Бродского и неожиданно успокоилась. Ее взгляд встретился с ободряющим взглядом операционной медсестры, и она почти задремала.
Вскоре явился молодой и тощий живчик-анестезиолог и принялся ловко и профессионально ее забалтывать. Попутно «на автомате», он делал свою кропотливую, однако давно ставшую рутиной, работу. Доктор длинными пальцами в перчатках подсоединял к Лине разнообразные трубочки и приборы и то и дело обещал, что все начнется еще очень и очень нескоро. Внезапно он сказал: «Спокойной ночи», и Лина в ту же секунду рухнула в крепкий многочасовой сон.
Ангелина Викторовна Томашевская дала письменное согласие на операцию на открытом сердце, потому что выбора у нее, по сути, не было. Профессор Рустам Маратович Ренатов будничным тоном сообщил, что очередной сердечный приступ она скорее всего не переживет и что срочная операция на сердце – для нее единственный выход без скорого летального исхода. Лина сразу же согласилась с профессором (и вправду, тянуть уже было некуда), а дальше все происходило так стремительно, словно в клипе, прокрученном в режиме перемотки. Уже через две недели Лина оказалась в известной кардиологической клинике, в отделении неотложной хирургии, откуда на волю выходят только через операционную (ну, или, увы, через морг, о чем пациенты старались не думать), а еще через три дня она лежала на операционном столе…
Лина очнулась от длительного наркоза и обнаружила себя, слава богу, на этом свете, а конкретнее – в реанимации. Руки и ноги были связаны, во рту– дыхательная трубка. Впрочем, ей еще грех жаловаться. Проснулась, значит, жива. Жизнь продолжается! Самое страшное позади. Во всяком случае, теперь не надо представлять, как ее охлажденное и остановленное сердце лежит в ладонях знаменитого профессора Рустама Маратовича и как он, словно прославленный кутюрье, ловко сшивает его иголкой с медицинской нитью, оставляя на оторванном сердечном клапане ровный и аккуратный шов, как на платье «от кутюр». Позади, к счастью, остался и главный кошмар пациентов, о котором все шепчутся накануне операции. Больным мерещится материализовавшийся ужас – ручная пила, которой хирурги пилят кость грудины, чтобы вскрыть грудную клетку. Приехав на каталке в операционную, Лина с ужасом искала глазами это орудие пытки. Пилы, к счастью, нигде видно не было. Возможно, хирурги прячут сей инструмент подальше от испуганных глаз пациентов и достают из подсобки, когда больной уже глубоко спит на операционном столе.