Потом он закурил, затянулся со всхлипом и поднял к нам лицо. Оно было спокойно (слабость прошла), только чуть подрагивала правая, рассеченная шрамом бровь.
– Что ж, – сказал он, – с Цыганом мы действительно встречались.
– Значит, служил? – спросили его.
– Служил.
– Носил форму?
– Конечно.
– Награды имел?
– Да, – ответил он, – имел… Воинские награды!
Он легонько потрогал правую бровь, провел ладонью по щеке (там темнел широкий косой рубец) и сказал с привычной своей усмешечкой:
– Это все то же – отметки войны. Да, было, было. Почти вся армия Рокоссовского состояла из лагерников, из таких, как я! Нет, братцы, – он мотнул головой, – я не ссученный…
– А что есть сука? – спросил тогда один из блатных. (Лобастый и лысый, он звался Владимиром и потому имел кличку Ленин.) – Что есть сука?
– Сука – это тот, – пробубнил Рыжий, – кто отрекается от нашей веры и предает своих.
– Но ведь я никого не предал, – рванулся к нему Гусь, – я просто воевал, сражался с врагом!
– С чьим это врагом? – прищурился Ленин.
– Ну как с чьим? С врагом родины, государства.
– А ты что же, этому государству – друг?
– Н-нет. Но бывают обстоятельства…
– Послушай, – сказал Ленин, – ты мужик тертый, третий срок уже тянешь – по милости этого самого государства… Неужели ты ничего не понимаешь?
– А что я, собственно, должен понимать?
– Разницу, – сказал Ленин, – разницу между нами и ими. Ежели ты в погонах…
– Я давно уже не в погонах!
– Не важно. Я вообще толкую. О правилах. Ежели ты в погонах – ты не наш. Ты подчиняешься не воровскому, а ихнему уставу. В любой момент тебе прикажут конвоировать арестованных – и ты будешь это делать. Поставят охранять склад – что ж, будешь охранять… Ну а вдруг в этот склад полезут урки, захотят колупнуть его, а? Как тогда? Придется стрелять – ведь так? По уставу!
– Это все теории, – пробормотал Гусь, озираясь.
– Бывает и на деле.
– А на деле я стрелял в бою. На фронте. И не вижу греха…
– Ну а мы видим, – жестко проговорил Ленин. – Истинный блатной не должен служить властям! Любым властям! – Он шевельнулся, возвысил голос: – Так я говорю, урки?
– Так, – ответили ему.
– Так, – повторил он веско, – таков закон.
И вся камера подхватила нестройно и глухо: «Таков закон».
– Но он неправильный, этот закон! – воскликнул Гусь. Он произнес это задыхаясь, скребя ногтями ворот. Рванул его и грузно спрыгнул с нар. – Значит, если я проливал кровь за родину…