Уйбан при звуках этих слов вздыбился, но странная легкость и вместе с тем неимоверная тяжесть охватили его. Слепая яростная сила застлала глаза, захватила его, закружила, как щепку. Он заревел, с воем, грохотом помчался вперед, сокрушая все на своем пути. «Мчись-круши! Мчись-круши!» – захрипел в нем голос Орджонумана и торжествующе захохотал. Стеная, воя, он полетел среди деревьев, круша, ломая все кругом. Верхушки деревья со стоном обламывались легко, как спички, кружились перед ним. Знакомый лес вдруг наполнился черным туманом, смрадом. Деревья будто содрогались от ужаса, ветки их со стоном разлетались. «Проклятый! Проклятый!» – птицы в страхе улетали, звери бежали прочь. «Проклятый! Проклятый!»
Он подлетел к знакомому озеру, хотел напиться, изнывая от горечи и жажды. Но некогда покойные воды вдруг вздыбились клубами и в страхе отпрянули: «Проклятый! Проклятый!»
Больше разъярившись, он взбросил воды кверху и с силой швырнул обратно. Подхватил рыбу, выброшенную из вод, закружил и швырнул на землю. С воем кинулся к знакомым лугам. Травы их взвились косматыми гривами неведомых чудовищ и точно застонали: «Проклятый! Проклятый!» В отчаянии он вздыбился, полетел к знакомой березе, что всегда его утешала. Но она при виде его взмахнула ветвями, вскинулась и рухнула прямо пред ним, сломленная, как лучина. Он в ужасе взревел, кинулся прочь, не зная, что делает, куда несет его страшная сила, завладевшая им. Теперь он не пытался ей противиться, потому что сам был ею. Она клокотала в нем, гнала вперед с жутким воем, хохотом. «Мчись-круши! Мчись-круши!»
И он сокрушал. Вмиг разметал огромные стога сена, что некогда сам с таким трудом заготавливал вместе с братьями Нюргусун. Нагнал убегающее стадо коров. Одна из них, видно, самая слабая, отстала. Он узнал ее – это была Кыыстара, любимица Нюргусун. Она с рождения была слабой, ее хотели забить на мясо. Но Нюргусун воспротивилась, выходила ее. Сколько раз они вместе искали ее, загоняли в хотон, доили. Она стала откликаться и на его голос. А теперь догоняет ярым ураганом. Вот подхватил, с хохотом закружил, с силой швырнул наземь. Бедняга, жалобно промычав, тяжко рухнула на землю и сломала шею. Глаза ее, чуть не вылетев, застыли, глянув на него с немым укором, с такой болью, что он, отпрянув, опомнился. «Нет! Нет!» – все его существо содрогнулось в крике, и что-то черное, зловещее будто отскочило от него…