Вытащил Господь откуда-то рулон бумаги, разворачивает как стенку вокруг меня и кнопит. Вся-то работа, а мы – опять среди снегов.
Чувствую, ноги мерзнуть начали. Вспомнил, лето было, а я босиком гулял. Чтоб согреть пятки, нагнулся. А там бумага лежит, с печатью. Большой шрифт. Написано «аренда», а внизу от руки приписка: «Захочу-отниму!» и подпись: «Директор!». Какой-такой «директор», прочитать не успел: потому что сразу очутился на своей наре, в избушке. Пот градом идет. Обтерся. Водицы испил. Спичкой часы осветил – всего-то минут десять вздремнул.
Не могу уже спать. Ведь как раз подумывал об аренде. Думал, что хозяином буду своего участка и вдруг такой сон.
«Ох, не к добру!» – подумал и поднялся печку топить.
Чуть рассвело, помчался к капканам. Как загадывал, так и получилось. Точь-в-точь десять песцов домой принес! Разделываю шкурки песцов и стыд меня одолевает: иждивенцом ведь, вроде стал. И у кого?.. «Ладно, – думаю, – приснится Господь, посижу, потерплю вместо него».
Приготовился к праведному сну. «Приснись, Господь!» – говорю. С тем и заснул.
Долго Господь не являлся. Я даже несколько раз порывался проснуться, чтобы еще раз позвать его…
Но потом стало проясняться и увидел я себя опять среди пастухов. «Транзитом отправил!» – подумал.
Сижу в кресле. Поесть мне приносят. А в миске совсем крохотный кусочек мяса.
– Ой, – говорю, – что вы так гостя-то не по – аборигенскому встречаете?
А они пожевали всухомятку свои ремни и отвечают:
– Ты, давай, лопай – а не то отнимем. На жратву-то, нам выделяют одного оленя на месяц, вот и делим…
Понял я их. Да чего не понять-то: сколько лет рядом с ними живу. Жалко стало их, помочь решил. Рукава закатал, две мозолистые руки вперед вытянул и, глядя на большой котел, с полной уверенностью в успехе крикнул:
– Да будет мясо-о!
Котел качнулся, а мяса – нет! А пастухи уже ножи приготовили…
Тут, опять, слава мне, проснулся. Сердце брыкается в груди как испуганный олененок…
Полежал. О своей жизни поразмышлял: никому не нужной она оказалась. А ведь, сколько же таких, как я? Наверное, миллиарды! Вкалываешь всю жизнь, а придет смертный час – ни оленя, ни сетей, ни даже своего дома нет, чтобы потомкам оставить… Бомж, иначе не скажешь. Но – трудящийся!
Лежал так: поразмышлял, повздыхал. Подушку поправил.