Константин
Павлович тоже сильно вытянулся, хоть и отстаёт от меня примерно на
полголовы. Впрочем мы во многом похожи: у нас белокурые волосы,
тонкая кожа, которая очень легко при малейшем волнении пламенеет
румянцем, сочные алые губы. И только отчаянно курносый нос
Константина отчётливо демонстрирует, что
он – почти точная копия своего отца, я же, несомненно, пошёл в
матушку. Ещё он крайне вспыльчив и очень силён – весьма
опасное сочетание! Уже не раз пускал он в ход свои кулаки,
поколачивая то лакеев, то пажей, и притом крайне невоздержан на
язык. По этому поводу я уже несколько раз говорил с нашим
воспитателем Салтыковым, что с младшим цесаревичем что-то не так,
но пока добился лишь, что Константин стал считать меня ябедой.
Вообще в отношении его ко мне всё чаще стал ощущаться некий дух
соперничества, особенно обострившиеся после известной Выборгской
истории. Константин Павлович очень сильно обиделся на меня за то,
что я не взял его тогда с собою; а славословия в мою честь,
последовавшие после «достославной Выборгской баталии», как водится
при дворе, совершенно неумеренные и даже гротескные, вызывали в нём
понятную зависть и раздражение.
Кстати, достались мне не только ордена
и похвалы. С отъездом Павла Петровича и Марии Фёдоровны в
Гельсингфорс освободились некоторые ранее занимаемые ими должности.
И угадайте – кто у нас теперь генерал-адмирал Российского флота?
Как-то вот!
Вихрь дворцовых развлечений,
последовавший после Измаила и победы над Швецией, постепенно стих,
уткнувшись в Великий пост.Впрочем, главное торжество ещё было
впереди: «Светлейший князь» Потёмкин, вновь приехавший в феврале в
Петербург, готовил грандиозный праздник в Таврическом дворце,
повторно подаренном ему Екатериною. И если о приезде Потёмкина
слышал и судачил весь свет, то появление в Петербурге Суворова
прошло совершенно незамеченным: даже я, тщательно отслеживавший его
судьбу, узнал об этом чисто случайно.
В тот день у нас Константином был урок
алгебры.Вместо Николая Карловича, крайне занятого артиллерийскими
экспериментами,проводил его некий Шарль Массон, секретарь Николая
Ивановича Салтыкова.
Сегодня
мосье Массон был как-то по-особому взбудоражен.
– Ваше
Высочество, вы ещё не слышали? Суворов в Петербурге! Приехал, как
говорят, к дочери, выпускнице из Смольного института. Поговаривают
– тут Шарль понизил голос, – господин скороспелый граф сильно
фраппирован назначением своей дочери камер-фрейлиной императрицы!
Он просто места себе не находит! Пришёл к графу Николаю Ивановичу,
и чуть не плачет! Говорит: «Что я, не знаю обычаев этих? Баронесса
фон Мальтиц торгует фрейлинами, как репою на базаре! Спаси, друг
любезный, подскажи, чем тут помочь?