Я повернулся к Массону, покрасневшему
от досады.
– Знаете, сударь, ступайте-ка вы
прочь! Я не могу доверять свои мозги такому тупоумному господину.
Математика, пожалуй, подождёт до возвращения господина
Бонапарта!
– Но я имею указание графа Салтыкова…
– начал было Массон, но я прервал его.
– Ступайте, если не хотите скандала. А
с начальством вашим я сам поговорю, в том числе и по поводу вашего
недостойного поведения!
Месье Шарль, надувшись, собрал свои
учебники и чертежи и с недовольным видом нас покинул.
– А ловко ты от него отделался! –
восхитился Костик. – Пойдем в же-де-пом резаться!
– Пойдём. Только надобно мне послать
за Суворовым – очень хочу его видеть!
***
Александр Васильевич был всё тот же,
только поседел окончательно, похудел, а морщины на лице
обозначились ещё резче. Явился он без парика, который, как любой
нормальный человек, люто ненавидел. Полностью разделяя его чувства
по этому поводу, я особо указал в записке парика для визита ко мне
не носить.
Победитель Измаила был невесел; лицо
его, всегда живое, покрыто было затаённою грустью, будто у
человека, страдающего ноющей зубной болью.
– Александр Васильевич, чрезвычайно
рад встрече. Как звать вас теперь? «Ваше сиятельство»?
– Зовите хоть горшком, Ваше
высочество, только в печь не отправляйте!
– Давайте тет-а-тет просто по
имени-отчеству, ну а на людях, как обычно, по этикету. Здоровы ли
вы?
– Спасибо, вполне!
– А Кутузов-то, что слышно,
поправляется?
– Кажется, да. Вот такая у Михайла
Илларионовича планида – получать тяжкие раны, но всё не
смертельные. Видно, судьба его к чему-то бережёт…
– Да и ваша звезда отнюдь не простая!
Успех ваш под Фокшанами на Рымнике долго будет примерами
полевого сражения, ну а взятие Измаила всегда будут помнить
как беспримерное. Вас наградили должным образом за сию викторию,
Александр Васильевич?
Облачко досады омрачило взгляд Суворова. Нет, не наградили его
как должно. Дали какой-то золотой блин; не этого жаждет тот, чьё
сердце живет битвой. Но по тусклому ответному взгляду полководца я
понял, – он не унизится до того, чтобы жаловаться.
– В наградах Ея Величество щедры и к слугам своим
благорасположены. Я же монаршую волю не вправе обсуждать!
– Ах, Александр Васильевич! Мы оба же знаем, о чем идёт
речь!
За Измаил Суворов хотел чин фельдмаршала или генерал-адъютанта.
Но, в России, хотя местнические книги уж сто лет как сожжены, но
сама идея местничества вполне себе жива, цветёт и пахнет. По
выслуге лет фельдмаршалом первым должен быть назначен Салтыков –
тот самый, что начальствует над моими воспитателями, и, затем,
Репнин – неплохой полководец, хоть и не хватающий звезд с неба, а
потом уже Суворов. И императрица вынуждена была за такой,
несомненно исключительный подвиг, как Измаил – ведь взятие крепости
прямым штурмом, это, прямо скажем, вещь выдающаяся, – отделаться
ничего не значащей памятной медалью.