– Я вам не гражданин, а товарищ, товарищ Муськина! – резким фальцетом прокричал человек, уже влетев тем временем в кабинет.
– Товарищ!!!
Но… было поздно: Кэремясов, поднявшись из-за стола, выкинул обе руки навстречу «буре», на какую походил сей наглец гражданин-товарищ из-за его ураганом раздувшегося старого брезентового дождевика. В то же время этот жест служил сигналом Нине Павловне умерить ретивый пыл и не волноваться за жизнь его, Кэремясова: прорвавшийся посетитель был его давний-предавний знакомец и вовсе не террорист.
Разумеется, Нина Павловна знала это тоже. Кто же не знал в районе Тита Черканова? И если ныне помощник секретаря райкома готова была грудью заслонить своего «шефа», то потому, что ей внушил опасения дикий, с горящими очами вид Черканова, вбежавшего в приемную. Теперь же, исполнив свой служебный и гражданский долг, она могла с чистой совестью ретироваться, оставив их наедине.
Кэремясов, улыбаясь, шел навстречу «скандалисту» с распахнутыми объятиями.
Черканов словно бы без видимых усилий скользнул мимо, метнул картуз, который мял в руках, на длинный стол, приставленный перпендикулярно к рабочему столу хозяина кабинета.
Только что голосивший фальцетом, гость заговорил почему-то хрипловатым баритоном:
– С каких это пор наш Мэндэ являет свой блистательный лик перед нами, мелкой сошкой, аки милость?
Кэремясов в ответ ласково щурился, любуясь неподдельной яростью доброго знакомца.
– И почему это у всех чинуш быстро укореняется привычка ставить у своих дверей караул? Боятся покушения на свои священные особы? Кому они нужны?
«Какие люди! – Кэремясов с нарастающей нежностью взирал на разошедшегося посетителя. – Не боятся резать в глаза правду-матку невзирая на лица!» Гордился эпохой. И собой тоже: вот он, первый секретарь, слушает горькую истину и… не топает ногами, не бьется в истерике, требуя, чтобы замолчал. А мог бы? Вчера бы – еще как! Выскользнуло из памяти: «О времена, о нравы!» Впрочем, вчера не сидеть бы ему в этом кабинете.
– Если так пойдет дальше, глазом не успеете моргнуть – оторветесь от трудящихся масс! Тогда пиши пропало! И для вас все будет кончено! – не унимался правдолюбец. – Растение без корней долго не живет. – Последнее сказал зря. Фраза явно не вписывалась в торжественный слог героя трагедии, произносящего обличительную тираду бюрократии всех времен и народов.