— Я не поняла, Алекс… Так она
будет у нас убираться или нет?..
***
Поздно вечером ко мне в
комнату неожиданно нагрянул Павел.
За его спиной стояла Алла.
Девушка опиралась на один костыль — у неё была сломана правая
нога.
Не успел её брат и рта
открыть, как она заплакала и сделала неуклюжий шаг ко
мне.
— Алексей! Я хочу… хочу вам
сказать... о, вы спасли моего брата. Вы вернули его мне. Я не
нахожу слов, чтобы выразить, как я вам благодарна!
Она обняла меня так крепко и
стремительно, что её костыль упал на пол. Павел поднял его и
придержал сестру за плечи.
По его лицу было видно, что он
счастлив, что сестра жива, но всё же груз от смерти врача на нём
так и остался. Он будто повзрослел и что-то осознал для
себя.
Когда Павел обнял меня и
поблагодарил, как и сестра, то тихо признался:
— Больше не хочу изучать
Дуо-То. Поверю Лавру и займусь Дан-То, со щитом и мечом.
Входить брат и сестра Гауз не
стали, торопились к родителям. Однако пришли они не просто
поблагодарить, но ещё и пригласили меня на ужин.
Пришлось согласиться. Отказом
я бы оскорбил весь род Гауз.
— Они хорошие, —
констатировала Эсфирь, когда ребята ушли.
Да, я тоже так считал и был
рад, что мне удалось вытащить Павла из червоточины живым и почти
невредимым. А что насчёт его сестры, то к ней у меня снова
накопились вопросы по поводу магии крови.
Пока же мне предстояла более
важная встреча.
Назавтра я отправился к
Чекалину. Было воскресенье, но меня заверили, что генерал работает
без выходных. И снова меня посадили в военный дилижанс, и снова
закрыли ставнями окна, и снова объявили, что мы приближаемся к
пространственному коридору «Пятьдесят два», как в прошлый
раз.
Меня сопровождала охрана, и
теперь отношение ко мне стало иным — я ощутил это
интуитивно.
Военные были более... хм...
уважительны.
Для них я стал теперь не
случайным парнем, которому повезло выбраться из червоточины, а
человеком, который действительно чего-то стоит.
— Алексей Петрович! — сразу же
поднялся из-за стола генерал-лейтенант Чекалин. — Я ждал, очень
ждал.
Он крепко пожал мне
руку.
Его секретарь Жан Николаевич,
всё такой же худой и немногословный, сидел на привычном месте и
привычно печатал на своей машинке с экраном. Камеры наблюдения
привычно висели под потолком и вели запись.
А вот Чекалин разговаривал со
мной непривычно.