— Я так и подумал сразу, как Сережа мне рассказал, — Борис снял
очки и убрал в нагрудный карман.
Женщина вернулась под дулом Сашкиного автомата.
— Сбежать хотела, представляете, — шмыгнул носом Сашка.
— Что? Любимая? Ты хотела меня бросить? — заныл Мишаня.
— Заткнись уже, тютя, — зашипела Света.
— Тише, тише, не нужно ругаться, сейчас всё прояснится, —
пытался успокоить парочку Борис Валентинович. — Я кое-кого взял с
собой.
Из столовой вышла Анастасия и, узнав в Михаиле брата матери,
удивленно проговорила:
— Дядя Миша?
— Миша? — всплеснула руками от удивления Настя и заплакала
навзрыд. — Как ты мог? Они же племянники твои внучатые. Ты же
нянчился с ними и помогал.
Ноги женщины ослабли, и она чуть не упала на землю. Борис успел
подхватить под руки и плавно усадил на ступеньку возле двери
постирочной.
— Значит, ты Мишаня, непутевый сынок Лидии Михайловны, — Борис
встал перед врунишкой в полный рост и посмотрел в глаза. — Это же
просто замечательно.
— Правда? — спросил Михаил.
— Идиот, — цокнула языком Светлана.
— Сережа, разведи-ка ты эту парочку по разным углам, — прищурил
левый глаз наставник.
— Зачем, Борис Валентинович? — Сережа зачем-то тоже прищурил
левый глаз, вероятно, подумав, что это какой-то знак.
— Мишаню в постирочной заприте, а жену его на кухне в столовой,
— Борис повернулся к Маше и добавил: — Вместе с Ю отведите ее и
постерегите недолго. Только обыщите как следует и не дайте себя
провести. А нам с Сергеем нужно переговорить в доме.
***
— Вот оно что, — улыбнулся по-доброму Сережа. — Тяга к
приключениям и нехватка острых ощущений? Всё как обычно, да?
Сергей и Настя сидели на диване напротив камина в комнате
отдыха. Борис стоял на коленях возле очага и, подбросив кусок
березовой коры, пытался раздуть угасающие угли. Огонь резко
вспыхнул, и приятный смолянистый запах разошелся по всей
комнате.
— Так ты со мной? — спросил Борис, складывая рубленные дрова в
виде шалаша. — Мне бы не помешала помощь напарника.
Мужчина только что подробно рассказал молодому человеку всё, что
произошло на станции Стромино.
— Значит, харчи покойного Федора можно с чистой совестью считать
своими, — серьезным голосом произнес Сережа. — Только мне непонятны
две вещи.
— Какие же? — Борис отошел от разгорающихся дров и сел на диван
возле входной двери. — Спрашивай, брат.