Когда, видимо, не удовлетворившись результатами обнюхивания,
гаишник попросил меня выйти из салона, и открыть багажник, со мной
что-то произошло. Я вдруг перестал нервничать. Такое бывает, когда
самое худшее уже случается, и все, что остается тебе делать – это
пытаться минимизировать последствия, с холодной головой. Это было
очень похоже на первый прыжок с парашютом. Дикий ужас – ровно до
того момента, как раскрывается купол над головой. Зато потом –
отстраненное спокойствие, и кайф от тихого полета.
Гаишник сунул свой длинный нос в багажное отделение. Надо
сказать, там все было красиво, я вообще люблю порядок: полный
комплект автомобилиста, хороший домкрат, аптечка, все аккуратно
разложено по специальным кармашкам. Никакого следа секрета гаишник
не заметил. Поэтому только удовлетворенно хмыкнул, и протянул мне
документы, что-то пробурчав про объявленный план-перехват. Я
вежливо улыбнулся и спокойно, без суеты, вернулся за руль.
Во дворе поставил машину так, чтобы не попасть под
многочисленные камеры. Сделать это было непросто: городское
правительство, видимо, твердо решило поставить как частную, так и
общественную жизнь под четкий контроль. У меня к этому отношение
было двойственное: с одной стороны, гопота действительно исчезла;
несмотря на ковидный кризис, случаи отмороженных нападений по
вечерам – единичны. Но с другой – надо привыкать жить в новом
прозрачном мире.
Я расстегнул куртку и, широко распахнув полы, склонился над
багажником. Быстро достал находку, и спрятал за пазухой. Кобура все
еще была неприятно влажной – но выбирать не приходилось. Только
тщательно застегнувшись, я опустил крышку багажника, и пошел домой.
Разумеется, в подъезде доставать находку я не стал – камеры на
каждом этаже. Так что я вообще старался идти так, чтобы нельзя было
заподозрить, будто я что-то несу.
Только добравшись до дома, тщательно заперев дверь на все замки
и закрывшись в ванной, я достал кобуру с оружием.
Сохран для кожаной вещи был удивительно хорошим. И только
приглядевшись, я понял, что кобура была вовсе не из кожи. Скорее,
это был какой-то дорогой пластик, или кожзам, текстурой имитирующий
натуральный материал. «Пластик? – удивленно подумал я, - в
сороковых? Хотя кто его знает – может, экспериментальная модель». К
сожалению, я не был большим экспертом в оружии. Нет, конечно,
основные и наиболее часто встречающиеся на раскопках стволы я бы
опознал без труда – но вот с экзотикой, особенно заграничной, у
меня было туговато. Вечно недоставало времени, чтобы шерстить
каталоги, и зарубежные порталы. А и большим фанатом оружия как
такового я не был. В раскопках меня привлекало то, что они помогали
ощутить бескомпромиссную атмосферу того времени. Тогда все было
просто: ясно, где враг, ясно, куда стрелять. Надо было думать
только о победе, а не о карьере, или поиске клиентов… Да и
благородное это дело: мы же не просто так копали. А все, как
положено – с белым листом; находили бойцов, помогали опознать,
организовывали перезахоронение.