По результатам обсуждения того, что удалось обнаружить Кину,
Аусте и криминалистам, был сделан вывод, что тот, кто закопал тело,
и в этот раз возвращался к нему минимум дважды, хотя само тело не
выкапывал. Место обнаружения тела снова не было местом
преступления, причем, в отличие от прошлого раза, подвезти тело
поближе к месту его сокрытия на автомобиле было невозможно –
деревья вокруг росли слишком густо, а ближайшая лесная дорога, по
которой мог проехать автомобиль, находилась более чем в
километре.
Ауста снова хотела усесться для погружения в транс прямо на
землю, но в этот раз Кин был начеку и успел подстелить свою куртку,
несмотря на протесты девушки. Второй транс дался ей гораздо
тяжелее: ощущения были намного более глубокими и касались в большей
степени не личности убитой, а того, что с ней происходило.
Открыв глаза, девушка пару минут посидела, глубоко и размеренно
дыша, а потом, поднялась, приняв протянутую Кином руку, и, с трудом
сдерживая слезы, сказала:
— Я не поняла, от чего именно она умерла, но он опять её мучил:
и избивал, и душил несколько раз. И ритуал после её смерти он тоже
проводил, использовав её ботинок. В этот раз я четко увидела, что
он возвращался к телу именно для проведения каких-то частей
ритуала, но почему в прошлый раз он для этого открывал тело, а в
этот – нет, я сказать не могу.
— А как вам показалось, не могло быть так, что это разрезание
одежды было связано именно с ритуалом? – поинтересовался
Лейдинлехт.
— Да, такое ощущение у меня действительно было, хотя и
недостаточно четкое. А вот в отношении колготок на шее я так и не
поняла, связаны они с ритуалом или нет.
— И на первый взгляд они не использовались для удушения, а были
повязаны позднее, — добавила Альвира, — хотя, конечно, это всё еще
надо будет уточнять.
Взглянув на бледное уставшее лицо Аусты, Кин решительно заявил,
что вот теперь он точно отвезет их прекрасного медиума домой.
— Но сначала – в кафе! – добавил он после того, как следователь
разрешающе махнул рукой, давая понять, что здесь они и правда
больше не нужны.
— Да ладно, я дома поем, — начала отнекиваться девушка, но,
увидев, как вытянулось от огорчения выразительное лицо рыжего
опера, передумала и согласилась на кафе.
Надежды Кина оправдались: поев, Ауста заметно приободрилась и
клубнику со взбитыми сливками поглощала уже с заметным
удовольствием, так очаровательно облизывая ложечку, что бедный
Хундракур был вынужден постоянно отводить взгляд, поскольку от
такого зрелища его мысли сворачивали уже совершенно в неприличную
сторону.