– Я пыталась прогнать ее силой мысли.
– Силой мысли? Ты в своем уме?
– А тебе-то что? – выдала дива и вознамерилась оставить меня одного.
Обалдеть. Опять она просто уходит.
– Эй! Может обработаешь мои раны? Я тут к тебе после сражения, между прочим, бежал. Волновался.
– Иди в дом. Марьям тебе поможет.
– Марьям? Кто это?
– Моя помощница, – уплыла от меня девчонка, а мне лишь оставалось любоваться ее лебединым станом.
– Я бы предпочел твою помощь, – крикнул в спину девушки.
– Не хочу до тебя дотрагиваться, – заявила нахалка.
– Даже твой Кот дружелюбнее тебя, – позавидовал я совместным игрищам Котангенса с Олеськой. Неформатные зверюги развлекали себя прыжками через ветви орехового дерева, на котором недавно сидела Липа.
Девчонка ответить не соизволила.
– Ну и ладно, – фыркнул я. – Пойду, поищу Марьям.
Нужная женщина обнаружилась на крыльце великолепного дома. Она выглядела старше моей мамы. Несмотря на теплую погоду, на ней была надета вязаная кофта.
– Спаситель вы наш, – в отличие от своей хозяйки, помощница одарила меня любезностью. – В сводке передали, прорыв случился далеко от нас. А тут такое дело. Всегда ведь бывает, что кто-нибудь отбивается от стада. Или эта дева сама разлом в другом месте перешла. Как вы вовремя со зверем Иветты подоспели.
– Липа так не считает, что мы вовремя подоспели, – проворчал я. – Наоборот, говорит, помешали. Собиралась силой мысли тварь прогнать.
– Надо же…, – улыбнулась каким-то своим думам Марьям. – А вы присаживайтесь сюда, – провела она меня в круглый зал на первом этаже к креслу с богатой обшивкой. – Сейчас все ваши раны обработаем и одежку целую найдем.
Пока она ходила за медикаментами, я осматривался. Интерьер зала роскошный и дорогой. В светлой серебристо-серой гамме. На мой вкус, много излишеств, вещей, которые не несут за собой никакого функционального значения. Зачем, например, тут нужен бюст оленя и макет танцующей пары?
Марьям вернулась с внушительной аптечкой, и уж не знаю, как так вышло, но это я отвечал на ее расспросы, а не она на мои. Загипнотизировала что ли? В этом доме все странные?
– Вот и чудненько, – налепила женщина на мою грудь последний пластырь. – Жить будете. Теперь рубашечку чистую, – подала она мне мужскую белоснежную рубаху. – А свою оставьте. Я заштопаю.
– Лучше выбросьте. От нее почти ничего не осталось, лоскуты одни.