– Ну куда ты собрался? Тут, сынок, стесняться нечего. Бери,
кушай, сколько душе угодно. – Старичок постучал клюкой по ближайшей
могиле. – Покойным оно уже без надобности, а живому человеку на
пользу.
Я не стал спорить, взял с краешка плиты очередную черствую
баранку и принялся жевать, понемногу отступая. Хотя бы в тень
дерева – туда, где сердобольному и словоохотливому дедуле будет
сложнее распознать мое облачение.
– Физиономия-то у тебя, гляжу, вся побитая… Да и босой еще. –
Старичок ткнул клюкой в землю рядом с моей ногой. – Это кто ж тебя
так, родимый?
– Ограбили, – не задумываясь, соврал я. – Ночью на мосту по
затылку дали. Обобрали и к реке сбросили. Видать, думали, что
мертвый.
– Что ж за люди такое сделать могли? За сапоги и кошелек
душегубством заниматься! – Старичок сердито нахмурился, но
продолжил уже тише: – Ты ж молодой еще совсем, такого тронуть –
никакой совести не иметь. Даже звери дикие и те добрее будут.…
Видать, совсем в Петербурге народ страха божьего без государя
лишился.
– Как это – без государя? – переспросил я. – А что?..
– Крепко ж тебя стукнули, сынок, раз такое спрашиваешь. Неужто
не помнишь? – Старичок покачал головой. – Третьего дня, в субботу,
Александра Александровича, царя-батюшку нашего убили.