— А если она захочет уйти из обоза сама? — Я задумчиво закусила губу, обкатывая в голове предложенный графом план.
— Тогда пусть за ней придет тот, к кому она идет. Он же ее пусть и вернет к утру. Будем считать это прививкой хороших манер. — Бернард хмыкнул чуть насмешливо, и я улыбнулась в ответ.
— Это хорошая идея, граф. Что ж... у меня, пожалуй, больше нет вопросов. Не буду вам мешать.
— Ваше высочество! — Нестройный хор голосов зазвучал мне уже в спину. Не было никакого желания тратить время на созерцание их согнутых спин, а вот найти комтура и вцепиться в него, подобно клещу, — еще как было!
Ханса я обнаружила уже в одиночестве, разминувшись с Милой через пяток шагов от крыльца. Женщина медленно шла в сторону своего дома с опухшим носом и отекшим лицом, но в ее взгляде появился какой-то смысл. Она, увидев меня, согнулась было в поклоне, но я быстро проскочила мимо, коротко кивнув, — ее чувства все еще бродили по моей памяти, да и ощущение какой-то неловкости не добавляло комфорта и желания задержаться возле безутешной матери, тем более что Ханс, словно чувствуя мое приближение, неспешно пошел прочь.
— Комтур!
Он остановился и обернулся с тяжелым вздохом, но без раздражения.
— Что вы сделали там, в доме? — Я сверлила не терпящим возражений взором брата-рыцаря, и он, понимая, что от меня теперь так легко не отделаться, медленно направился вдоль домов, предлагая мне следовать за ним.
— Это называется «Песнь Принятия»... — Храмовник сделал паузу, вдыхая, и я тут же вклинилась с вопросом:
— Почему «Принятия», если вы сказали отринуть?
Поперхнувшись воздухом, Ханс посмотрел на меня, потом возвел очи к серо-белесому небу, видимо, зарекаясь чему-то удивляться, и пояснил:
— Потому что отринуть человек должен то, что ему мешает. Душевную горечь, гнетущие воспоминания. А принять то, что все уже случилось, и нужно жить дальше. Найти себе цель. А разве королевская семья имеет доступ к Священному Писанию?
— Что? — Я непонимающе захлопала глазами. — Почему вы это спрашиваете?
Ханс взглянул на меня испытующе и несколько подозрительно, потом покачал головой.
— То, что вы сказали, защитница. «Отринь». — Он произнес это слово, и я поняла, что оно звучит не так, как обычная речь. Казалось, словно это совсем другой язык, и теперь без потусторонних звуков на заднем фоне мне это стало ясно как день. Комтур меж тем продолжал: — Это храмовое наречие. Его не изучают нигде, кроме как в комтуриях. Откуда защитница его знает?