Свободна?
Всю жизнь дедушка готовил (или пытался подготовить) несносную
внучку к служению роду, к замужеству с “достойным человеком”, к
постоянным делам и заботам, к деторождению наследника, наконец, и
тут… неужели он все-таки понял, чего она на самом деле хочет?
– Кто, кто наследник?! – прыгал перед носом то одного, то
другого аристократа скрюченный дедушка со слуховой трубкой у уха. –
Я не расслышал, чье имя назвал этот зубастый негодяй? Алло, вы
оглохли что ли?
Нет, Настя все слышала четко. Дедушка отдал почти все Евгению
Михайловичу САБЛИНУ, “нынче носящему фамилию Скалозубов”! Ей же
досталась лишь весьма скромная – по меркам высшей аристократии –
сумма. Вот так номер…
В принципе, такого фортеля стоило ожидать – дедушка несмотря на
свой старческий консерватизм и предсказуемость, умел удивлять.
Вспомнить хотя бы его попытку превратить ее в мальчика, чтобы точно
отбить в ней всякую тягу к служению Империи. К счастью, эта попытка
полностью провалилась.
– Это неслыханно?! – вырвал ее из оцепенения резкий голос
княгини Болконский. – Как он мог отдать все непонятно кому и
назвать его своим именем? Эта бумага – подделка!
Она отпихнула от себя Настю с Колей и, расталкивая людей,
бросилась к сцене.
– Увы, ваше сиятельство! – попятился Сперанский, непрестанно
кланяясь. – Сами изволили видеть печать рода, а завещание писано
его рукой-с!
– Значит, ты поймал Петра Константиновича в умопомешательстве.
Мошенник! Держите его!
– Прошу прощения, сударыня! – встал на ее пути пухлый, усатый и
немного захмелевший князь Толстой. – Яков Станиславович поступил
согласно протоколу. Все формальности соблюдены-с! А слово покойного
закон-с! Мой юрист подтвердит-с. Емелька, поди-ка сюда, братец!
– А вы почему защищаете этого клыкастого черта, Степан
Андреевич? – набросилась на него Болконская. – Ах, у вас же есть
взрослые дочери, не так ли?!
– Да, есть, но при чем тут они? – проговорил Толстой,
многозначительно подкручивая рыжий ус и поглядывая в сторону
Жени.
Все больше людей начали оглядываться на брата, и скоро вокруг
них с Настей образовалось свободное пространство.
В ту же секунду к Сперанскому подскочил тот самый Емелька,
принял у него из рук бумагу и, высунув язык, начал придирчиво
рассматривать со всех сторон.
Зал снова задержал дыхание. Болконская сложила руки вместе,
благочестиво подняла очи к потолку и горячо зашептала что-то себе
под нос.