Я хотел тут же спросить: «а любовнице?», но вовремя прикусил
язык, ибо заглядывать к чужим людям под одеяло - это признак
плохого воспитания. Затем мы быстро проследовали мимо красивого
здания из красного кирпича, где размещался Государственный
исторический музей, и моему взору открылась знаменитая Красная
площадь. Сразу же со всех сторон послышались мегафонные голоса
«зазывал», которые приглашали совершить увлекательную экскурсию по
Москве. И к толпам «диких зевак», которые хаотично бежали по своим
делам, добавились организованные группки людей, которые слушали
экскурсоводов.
– Всё равно, это какая-то тупость, – брякнул я, устав от плохих
мыслей в своей голове. – В Голливуде если режиссёр снял удачное
кино, на которое валом пошёл народ, то он мгновенно получает новую
работу. А у нас почему-то надо непременно поползать на коленях,
поунижаться, помучиться, дать взятку. Почему мы обязательно должны
жить по принципу, чтоб жизнь мёдом не казалась?
– Потише, милиция кругом, – прошипел Илья Николаевич. – И
кстати, с чего ты решил, что снял что-то путное?
– А вы значит, про вчерашний скандал в кафе ничего не
слышали?
– Некогда было, – проворчал Киселёв.
– Значит, стою я вчера в очереди за кружечкой кофе. И народ
вокруг весёлый, расслабленный и возбуждённый от того, что в кассе
выдали деньжата. Как вдруг подбегает ко мне Иосиф Ефимович Хейфиц и
начинает реветь, грубо выражаясь по матери. У меня уши просто
повяли. Потом оказалось, что товарища режиссёра не пустили в
просмотровый кинозал, заставили его, бедолагу, полминуты потерпеть
в коридоре, потому что там по шестому разу крутили мою фильму.
– Для кого? – рыкнул директор.
– Для простых рядовых сотрудников киностудии и их многочисленных
родственников, – хмыкнул я, когда мы подошли к ГУМу и людей,
которые вползали в этот торговый муравейник, стало ещё больше. –
Сработало сарафанное радио, Илья Николаевич, картина уже пошла в
народ.
– Безобразие, – пробурчал он и, схватив меня за рукав пиджака,
потащил в главный магазин страны.
А в ГУМе по трём линиям и трём этажам неслась необузданная
людская лава, которая шумела, гудела и иногда смачно материлась.
Кроме того люди стояли в длиннющих очередях. Кстати, самые
пронырливые бегали из очереди в очередь, занимая места сразу в
нескольких подобных самоорганизованных человеческих группах. А ещё
с мостика третьего этажа я заметил презабавный большой плакат,
который гласил, что телевизоров в 1965 году будет произведено в 4,6
раза больше, чем в 1958. «Идиотизм, – буркнул я себе под нос, – вы
ещё напишите: на сколько их будет больше произведено, чем до 1913
года».