Кабинет Илариона — это царство порядка и мелких деталей. Не
знаю, кем надо быть, чтоб любить такое. Лично мне всегда тут
неуютно. С детства я привык, что в кабинете вояки минимализм и
атмосфера казармы. Не в плане запаха, конечно, а простоты и
функциональности. У отца всегда так было. Тут же… Картинки
маленькие по стенам и на всех какие-то странные фигурки. Где-то и
вовсе, кажется, что не человечек нарисован, а животное, но
приглядишься, ан нет, тоже человек, но каких-то странных пропорций.
То ли вытянули его, то ли сжали. Говорят, современное искусство. Да
шло бы оно лесом такое! Что за имбецилы это рисовали? Кто сказал,
что это вообще искусство? Ладно я, человек простой. Но можно же и к
специалистам обратиться. И я сейчас не о художественных критиках.
Этим, пожалуй, психиатр бы не помешал. Другое дело известный
русский художник Айвазовский. Вот где сила! Вот где мощь!
Посмотришь на его полотна — и душа к морю рвётся. На шторм
взглянуть хочется. Ощутить эту силищу. Коснуться «Девятого вала» и
сгинуть после этого в нём же не страшно. А корабельные баталии?
Динамика, в каждом мазке напряжение чувствуется. Эх, жаль, я не
умею говорить красиво, чтобы все чувства свои от этих картин
описать. А тут что? Тьфу!
— Кравцов! Долго ещё на мою коллекцию пялиться будешь? — встал
из-за стола Иларион. Может, думал, что не приметил я его? Как же
такого не увидишь? Мужик здоровенный, подбородок квадратный. Разве
что Кирпич бы с ним в этом вопросе поспорил.
— Я вот думаю, Иларион Сергеевич, много вы за эти карикатурки
отдали?
Он не понимает, пялится на меня, потом на картинки. Соображает,
о чем я, и начинает вещать:
— Это известный художник современности! — и большие пальцы эдак
хитрым манером в карманы суёт, грудь выпятил. — Его картины на всех
мировых аукционах огромных денег стоят, а мне не так дорого
достались.
Я гляжу на эту мазню и думаю, что и пары рублей было б жалко.
Такое вешать — только стенку портить. Разве что дыру прикрыть
понадобится.
— К Маше моей он в женихи метил, — доверительно сообщает
Иларион, — да только отшила она его. Молода тогда ещё была, глупа.
А сейчас этот художник уже известность приобрёл, теперь к нему не
подступиться, — тут он вздыхает и с умилением глядит на полотно. А
там — какая скорченная несуразная фигурка на тёмном поле, будто
мелком кто рисовал.