— Рыцари тебя обидели, что ль? — по-отечески пробормотал он.
— Нет…
— А чего ревёшь, госпожа? Триса, так?
— Ага. Из-за Генриха… — простонала я, не удержавшись.
Заплакала в голос. Сил держаться не было.
— А меня зовут Бертран… — процедил мужчина. — Ну, успокойся! Паладин хороший человек, великий воин! Все сейчас за него молятся! Я и сам молюсь. Знаешь, что я тебе скажу, девочка, если человек не погиб сразу, то обязательно выживет!
— Правда? — отёрла я слёзы.
— Я много воевал прежде и много видел, — бросил взгляд через плечо мужчина.
Я заметила на его лице следы давних ожогов, на шрамах от которых не росла борода.
— Я воевал вместе с сэром Генрихом во Вторую войну с тёмными, — гордо улыбнулся он. — Видел, как он сжигал полчища тварей бездны и тёмных магов, я видел его битву с драконом под Туей. Огонь сэра Генриха неиссякаем, он самый сильный паладин из когда-либо живущих! Потеря жены, конечно, подкосила его, но он не сдастся так просто. Он выживет, будем молиться вместе, госпожа.
— Он любил свою жену?
— Любил, конечно, да как любил! Разве не знаешь? Ах, я забыл, ведь Вейгард так далеко на севере, что жители почти ничего не ведают о жизни остальной страны. Но и в этом есть свои достоинства — тёмные досюда не добирались… До недавних пор.
— А ты не местный, Бертран?
— Не, я южанин, ушёл в отставку и перевёз сюда семью лет пять назад, искал тихой жизни. Но вот и она закончилась, тихая жизнь, эх…
Мы подъехали к площади, и извозчик проследил взглядом за обгорелыми стенами домов, проплывающих мимо. Несмотря на разруху, рынок снова развернул прилавки. Люди сейчас больше, чем прежде, нуждались в еде и одежде.
— Бертран, останови тут, пожалуйста!
— Сэр Самуэль велел везти в святилище, что я ему скажу? — извозчик снова повернулся и вопросительно поглядел.
— Ну, ты останови, я схожу на рынок, а потом в святилище отвезёшь, — мило улыбнулась.
— Ладно, госпожа Триса. Я с тобой схожу, бледная ты, как смерть.
У меня в кармане звенели три серебряные монеты. Сэр Самуэль не поскупился дать денег любовнице наставника.
— Мы купим муки, мяса и молока для святилища, — сказала я слабым голосом, перебирая холодными пальцами монеты. — И шерстяных плащей, на сколько останется денег.
Голова кружилась, перед глазами стелился туман. Ноги еле шли по улице в заледеневших башмачках, и при каждом шаге в голову отдавался болезненный удар.