Ветров купели кружат над Рейном. Локоны чешет золотым гребешком Лореллея. Ждет лихих кавалеров. Из пучины морской на берег выносит лишь поросль и морских рачков.
Бело на пляже от песков и ракушек, ветер встречается с пустошью. Бреет воздух чайка печали. В недрах тоски затерялся гущью, трепет морской волны.
Падугой стелется марево над просторами океанов. К берегу с морскими коньяками несет прибой, славного капитана. Мокр и стужен он.
Сколько mundus novus повидал он за всю судьбу, не перескажет роза ветров. Не пропоет коростель, не споет прибой…
Ветер бушует, чайка крылом, бреет воздух. Машет пером.
Блестит слеза на реснице. В дальний путь собрался поезд. В поезде милый едет. В поезде чашек стук.
Бьет дым в нос. Захожусь кашлем я. Давно не курил папирос строгих.
В купе под лежанкой дрожит стакан в руке. Куда правит поезд далекий неизвестно мне.
Хладом наполнена тишина за окном. Мокро и дождь. Я на перинах откупорю кувшин вина. Жар и дрожь.
Только однажды я был рожден. Только однажды тобою заворожен.
«Corsum, corsum perficio, – стучат колеса». Лелеет розу на подоконнике ночной транзит. Время, потраченное на сборы, трепетом разрежут лучи.
Бдит ночная прохлада. В жаре топки угли. Едет поезд чугунной. Теплое место в купе.
Тянет табачной мульчой. Словно старые воспоминания, вернулись, нарушив покой.
Сколь бездушен ровный стука покой. Я зажгу фонарь. Посмотрю на пол. Там в тишине и тьме немой, бродит пустой пустоты огонь.
Колыхает на лежанке под лежанкой стакан. Чая крепкий настой, играет блесной, янтарем. Скоро в депо вернется вагон.
Проводницы и бортпроводники не спят, в ночь глядят. Тяжело сходит состав с дороги главной. Дребезжит бюро.
Стол игральный и карты, в главном купе под коньяк. К вечеру позднему клонится дребезг и пыль дорог.
Если б знали дороги, сколько людей прошло, по ним, избивая ноги, время щадило б перо.
Я пишу тебе из вагона, откуда нет дорог. Дороги ведут меня скорым. Скорый поезд в Рембо.
Конец ознакомительного фрагмента.