— Тогда сделаем вот как, — перешел на шепот Степаныч. — Будете приходить со своим напарником, когда сможете. Но не частите! Нечего здесь постоянно околачиваться, тем более вместе. По одному ходить будете! И Кравцову об этом ни слова!
— Могила! — пообещала я, изображая, что закрываю рот на замок.
— Вот и славно, — довольно улыбнулся Степаныч.
Щелкнул чайник, извещая о том, что вода вскипела. Бочкин засуетился, достал из выдвижного ящика две чашки, печенье, заветренный зефир.
— Николай Степанович, а расскажите кратко о деле, — попросила я, когда Бочкин налил мне чай и сунул в руку конфету.
— Ох, — вздохнул начальник. — Не могла о чем-то хорошем спросить? Эх, ну ладно. Года четыре назад на остановке нашли мертвую женщину. Бедняжка скончалась от кровопотери после искусственного прерывания беременности. Причем не в клинике, а подпольно. Мы не особо насторожились. Подумали, что сходила она, дура, к какой-то бабке, та ее так и покромсала. Однако потом нашли еще два тела на улице. Эти женщины тоже умерли от кровопотери вследствие… — Степаныч скривился и густо покраснел. — Ну, ты поняла.
Я кивнула.
— Странно, что я раньше об этом деле не слышала…
— Мы все в строгой секретности держали, — пояснил Бочкин. — Сама понимаешь, ситуация-то непростая.
Я снова кивнула.
— А выжившие есть?
Бочкин помотал головой, помакал печенье в чай и откусил разбухший кусочек.
— Если бы были, мы бы с мертвой точки сдвинулись, а тут — глушь полнейшая.
Задумчиво хмыкнув, я съела еще одну конфету. Выходит, этот Чокнутый акушер родом из Алексеевска. Оказывал здесь свои услуги, а затем, испугавшись преследования, махнул в Москву, где возобновил свою деятельность.
— Если ваши жертвы умерли от кровопотери, то почему наша была задушена? — вслух начала размышлять я.
— А вот это ты уже с Никитой обсуждай. Не хочу больше об этом говорить, — отмахнулся от меня Бочкин. — Лучше расскажи, как в Москве жила.
Пришлось мне отложить интересную тему на потом и рассказывать Бочкину о моей недолгой, но счастливой и интересной жизни в Москве. После того, как хорошие темы для разговора были исчерпаны, я, допив вторую чашку чая, сказала, что мне пора.
— Уже? — немного расстроился Степаныч. — Может, еще чашечку выпьешь?
Я решительно замотала головой.
— Не могу, у меня еще питомец не кормлен. — Слово «питомец» я произнесла многозначительным тоном.