Для Египта это была чужая война. Его небольшая армия не принимала участия в военных действиях. Когда в 1987 году я впервые побывал в музее в Эль-Аламейне, то был поражен тем, как он устроен. Залы разделены ровно пополам: слева – экспонаты, рассказывающие о войсках союзников, справа – о войсках держав “оси”. Полнейший нейтралитет, непонятный советскому человеку. О позиции самого Египта в этой войне нет даже намека. А к западу от Александрии, в городе Мерса-Матрух, в бывшем бункере Роммеля даже устроен музей.
Да, для советского человека это выглядит странно. Но давайте посмотрим на это глазами самих египтян. Им осточертело многолетнее господство англичан, и многие размышляли так: враг моего врага – мой друг. Да и фашистская пропаганда внушала мысль о том, что поражение англичан принесет Египту свободу. Так что не удивительно, что в Каире даже проходили демонстрации под лозунгом «Роммель, вперед!»
Но это было позже, а пока египтяне с тревогой ожидали возможные жертвы в войне, в которой по существу не участвовали.
«14 июня. Ездил в город, где узнал о занятии немцами Парижа. Только вернулся домой – сирена… Для внешнего слуха – дико неприятная, ужасающая сирена. А ведь по существу – что в ней “неприятного”? Ведь она предостерегает нас от смертельной опасности. Сорок минут длилось томительное ожидание, пока не прозвучал отбой.
Да, мы знаем, что “гораздо большая уязвимость от авиации – приморских жизненных центров”, и что “авиация (Италии) является одной из самых мощных в мире”.
Сорок минут…
Я и дети стояли у окна в столовой, наблюдая, как быстро пустела длинная улица. Опустела она в мгновение ока. И улица наша, и (знаю) весь город как бы вымерли при первых же звуках сирены.
15 июня. Все витрины в магазинах испещрены тонкими полосками бумаги (иные витрины изображают сложные геометрические фигуры): это для того, чтобы от сотрясения воздуха при разрыве бомб не полопались стекла. Некоторые дома, возле дверей и нижних окон, спешно обкладываются мешками с песком. На площадях для чего-то роются окопы…
И это – Александрия! Красавица Александрия!
17 июня. (Записано глубокой ночью). Тревожно и страшно стало теперь жить. И не потому страшно, что на каждом отрезке данного времени возможна гибель, а потому, что эта возможная земная гибель может случиться до завершения всего того, что необходимо еще осуществить. И только потому, что мы Христовы, душа как-то мирится (вернее, смиряется) с возможностью преждевременного (?) ухода.