а. — То, что случилось, конечно,
трагедия... Но всё-таки... Мы занимаемся очень важными вещами:
коронация — наиглавнейшее из государственных мероприятий. Что бы
сказал твой отец, Никки?
— Мама, я знаю, — притворно
вздохнул я. — Но, к сожалению, это вынужденное решение. Ещё раз
подтверждаю свою высочайшую волю! И я прошу вас её выполнить.
Мама, дорогие мои дядюшки, мне нужна ваша поддержка. Вы
знаете, как мне было тяжело потерять отца... А сейчас, когда я
вступаю в наследство этого великого человека, происходит это... Я
прошу вас перебраться в Петербург, забрать с собой всех наиболее
важных гостей. Москва не должна видеть продолжение праздников! В
ближайшую неделю я планирую заниматься духовными делами и помогать
страждущим. А затем воссоединюсь с вами!
— Но, Ники! Мы вполне можем решить
все вопросы, не погружая тебя так глубоко в эти дела, — в голосе
Мама звучало неподдельное сочувствие, однако она, как,
впрочем, и сопровождающие её великие князья, нет-нет, да бросали
любопытные взгляды в Михайловичей. Ну что ж, я доволен, и надеюсь,
что между этими группировками усилится рознь.
Пускай грызут друг друга!
— Мама! Дорогие дядюшки!
Прошу вас принять мои мотивы, я не изменю объявленного решения.
Поймите — как я отношусь к тому, что произошло. То, что для вас,
возможно, является хоть и прискорбным, но всё же частным событием,
для меня не так. Во время коронации, в момент, когда судьба моя и
всей нашей фамилии, когда судьба всей России определяется на
ближайшие десятилетия. И в то время, когда я переживаю такие
волнительные, трудные минуты, происходящие от судьбоносности этих
дней... — я прервался и посмотрел на присоединившуюся к семейной
делегации Аликс. — Когда я переживаю коронацию вместе со своей
любимой супругой, испытывая трудный, но торжественный духовный
опыт... Прямо во время дипломатических переговоров с нашим
ближайшим союзником Францией. Когда мы приглашаем к себе множество
высокопоставленных иностранных гостей и даже принцев... Прямо
здесь, в Москве, по недомыслию какого-то мелкого чиновника...
Происходит подобная трагедия.
Мне не хватило запала, и я замолчал,
но молчали и Романовы — явно смятённые, они давали мне возможность
закончить. Наконец, я выдохнул:
— Это позор! — а затем продолжил уже
нормальным тоном. — Дядя Сергей, а ты знаешь, что министр
внутренних дел пытался твоим именем прикрыть нерадение своё и своих
подчинённых? Мне пришлось снять его с должности... Наши чиновники!
Мой отец называл их крапивным семенем! Они прикрываются нами,
прикрывают промахи, выставляют нас людьми чёрствыми и
некомпетентными! Это недопустимо! То, что произошло, я расцениваю
как оскорбление государства, оскорбление августейшей фамилии и
оскорбление меня лично!