– Вы правы, сэр, – с грустью отвечала леди N, – напоминая мне, как мало вы были отмечены, несмотря на безупречность вашей службы. Но то, о чем вы просите никак не может принести вам пользы, и являться наградой. Я, в свою очередь, прошу вашего доверия и желаю, чтобы вы не задавали вопросов. Удовольствуйтесь тем, что я подтверждаю обоснованность ваших подозрений, но опровергаю ваше преувеличенное представление об опасности. Будьте уверены, я располагаю возможностью избавиться от нее.
По мере того, как леди N произносила эти слова, она заметно успокаивалась и в конце настолько овладела собой, что прибавила с обычной своей небрежной насмешливостью:
– Вы так часто говорили о своей преданности, сэр, что вероятно не сочтете за дерзость, если я, в качестве подтверждения таковой, потребую от вас никогда не пытаться разузнать обстоятельства, которые мне угодно было от вас скрыть.
– Не огорчайтесь, прошу вас, – добавила она, тотчас заметив по моему лицу впечатление, которое произвел ее отказ, – неужели вы желаете отнять у меня мое единственное утешение? Неужели мое желание уберечь вас от несчастья, желание, чтобы вы навсегда остались соединением всего лучшего, что только может Бог вложить в человеческую душу, чтобы вы остались тем же, каким я увидала вас впервые, неужели, спрашиваю я вас, это мое желание недостаточно достойно, чтобы я могла позволить себе ему следовать? Молчите, сэр, – воскликнула он, заметив, что ее неосторожные слова, придали мне смелости и я намерен вновь заговорить, – уходите и пришлите сюда Берендорфа.
Я повиновался и весь этот день мысленно переходил от убеждения, что причиной тревоги леди N являются обстоятельства, связанные со здоровьем капитана, к подозрению существования иной причины, способной заставить ее страдать.
Мысль о том, что известие о беспорядках в команде может поколебать энергию и самообладание леди N, не приходила мне в голову, как не могла зародится ни у кого, имевшем честь достаточно знать ее характер. Вечером того же дня Берендорф приказал мне перебираться к нему в каюту.
– Раз вы стали моим старшим помощником вам нечего делать с младшими чинами, – сказал он.
– Не вызовет ли это недовольство среди них, сэр? – спросил я, – ведь хотя я действительно выполняю обязанности, или если говорить правду, учусь выполнять обязанности вашего помощника, я все-таки не лейтенант, а мичман.