— Тебе мама не говорила, что подглядывать нехорошо? А, — тут этот гребанный самец снова хищно повел носом, — вафелька ты мелкая, огонечек сладенький?
— Нечего оставлять дверь нараспашку, когда заняты… таким! — огрызнулась Марика и все-таки получила свободу — парень отпустил ее и теперь просто рассматривал, по-прежнему активно принюхиваясь.
А потом вдруг усмехнулся и отступил в сторону, с одной стороны отрезая путь к выходу, а с другой открывая Марике вид на второго волка. Он был по-прежнему прикован и сразу опустил голову, да еще и отвернулся. Оно и понятно: кому захотелось бы оказаться голым и свежевыпоротым перед посторонней женщиной?
Вообще было странно, что эти двое не скрыли лица под масками — в клубе-то все их носить были обязаны по правилам. Марика, кстати, перед походом сюда тоже спряталась под черным шелком. А вот эти не стали. Потому что никуда выходить из своего номера не собирались, а друг друга хорошо знали?..
Или дело было совсем в другом?..
Марика топталась на месте, не зная, куда деть взгляд. Смотреть на типа с ремнем в руке было неловко — совсем не хотелось сталкиваться с его будто бы испытующим взглядом. А на его прикованного приятеля и вовсе невозможно.
Вот только глаза сами, как намагниченные, вновь и вновь уставлялись именно на него: взгляд никак не хотел отлипать от его крепких ягодиц, покрытых вздувшимися после ударов красными полосами, еще и нанесенными крест-накрест — так, будто тот, который порол, нарочно стремился к диковатой в таком вот деле эстетике свежеподжаренных вафель.
Вроде тех, что были фирменным блюдом в той самой кондитерской, где Марике после того, как она развелась и ушла из мужниной квартиры, удалось найти работу.
Кстати, саму Марику он тоже «сладкой вафелькой» назвал, хотя на это «звание» сейчас куда вернее мог претендовать его приятель с поротой задницей.
— Хорошо, что ты пришла, огонечек. Нам как раз не хватало дамы, чтобы все стало по-настоящему правильно и вкусно. Дружище, ты ведь тоже хочешь, чтобы тебя наказала такая вот милая маленькая волчица?..
— Да... — после заметной паузы со вздохом выдавил из себя прикованный и переступил с ноги на ногу.
Этот охочий до подобных развлечений здоровяк был старше, но при этом его лучше всего могло бы охарактеризовать выражение «в расцвете лет» — волчий ирокез, сбегавший от коротко подстриженной шевелюры вниз вдоль спины, был густым, без единого седого волоска, а главное, теперь топорщился так, будто этот матерый волчара, любивший игры в боль и подчинение, сейчас был в ярости…