Верблюд, не прибавляя и не убавляя шага, шел до полудня. Уже много часов солнце слепило им глаза и иссушало тело. Но чужеземка за все это время не издала ни звука, ни стона. Когда ему самому стало невмоготу, юноша отвязал со спины верблюда бурдюк с водой и протянул его чужеземке.
– Пей сам, если ты ослаб, – очнувшись от своих раздумий, с презрением сказала она. – Но не предлагай мне.
Он выхватил свой ханджар и вонзил его в бурдюк. Вода пролилась в песок.
– Теперь ты свободна? – спросил он.
– Еще нет, – ответила она. – Но уже скоро.
– Неужели в твоем понимании свобода – это смерть? – настаивал он.
– Нет, – прошептала она. – Свобода – это жизнь, в которой ты волен поступать, как считаешь нужным, не спрашивая ни у кого позволения.
– Значит, мы свободны сейчас, – подумав над ее ответом, сказал юноша. – Мы сами выбрали свою смерть.
– Нет, – улыбнулась она печально. – Это смерть выбрала нас.
– Зачем же тогда..?
Юноша не договорил, но она поняла его и ответила:
– Позор горше смерти.
Закрыв лицо хаиком, она повелительным жестом приказала ему продолжить путь. Он пошел впереди верблюда, ведя его в поводу, и каждый новый бархан казался ему выше предыдущего.
Когда солнце, обессилев светить, упало за горизонт, верблюд отказался идти дальше, требуя отдыха. Он лег на песок, и сколько его ни пытался поднять юноша, только протестующе и жалобно кричал в отчет. Без верблюда в пустыне далеко не уйдешь, это понимала даже чужеземка, им поневоле пришлось дожидаться утра. Костра они не развели, огонь далеко виден в пустыне. Они легли, согреваясь о теплые бока верблюда. Каждый думал о сокровенном. Чужеземка – о своей далекой земле, юноша – о ней.
Едва взошло солнце, ночной холод сменила жара, которую усиливала нестерпимая жажда. Сухие губы потрескались и кровоточили, боль вызывало малейшее прикосновение к ним. Распухший шершавый язык, непроизвольно пытаясь смочить губы несуществующей влагой, приносил только новые страдания. За глоток воды для чужеземки юноша сейчас мог бы отдать все сокровища мира. И даже свой ханджар. Но он знал, что женщина с презрением отвергла бы его дар. Ее мужество придавало сил и ему.
Верблюд медленно взошел на вершину очередного бархана, когда чужеземка вдруг засмеялась и захлопала в ладоши.
– Сады! Сады! – закричала она хрипло. – Мы дошли!