Зато летает он, как птица,
И высоко, как сразу две!
В ночи приходит он в землянку
(Зови ее, мой друг, норой),
И напевает «Марш славянки»,
Чтоб дух поднялся боевой,
Ведь завтра снова зов немолчный
Его заставит взять метлу.
***
Половник прочен, хвост наточен
На страх поганому мурлу.
В огромном человечьем толстом теле
Заключена мышиная душа.
И скреплены они на самом деле
Лишь грифелем одним карандаша.
Как только сочинительство бросаю,
То надеваю модное пальто,
И по проспекту весело шагаю,
Не замечая горестный симптом.
Когда зависну я на перекрестке,
Ища парковку, с руганью мирской…
То Мышалёта забываю просто,
Но он следит, с печалью и тоской
И ждет, когда возьму блокнот помятый,
Чтоб записать то рифму, то строку.
Почуяв, что ступаю на попятный,
Он приставляет карандаш к виску
И начинает бой с картиной мирной,
С моей работой, с бытом и людьми…
Он с точностью стреляет ювелирной
И говорит: «Я должен жить, пойми».
Там где морковь колосится,
Спеет осока-камыш,
Кружится серая птица
С гордым названием «мышь».
Злобные ветры с востока,
С запада веет гнильём.
Не извлекает урока
То, что зовется «моё».
Стройте флеши и редуты,
Ройте глубокий окоп,
Щеки красны и надуты,
Будь ты хоть жлоб, хоть укроп.
Кружится мышь над простором
В клетке не хочет сидеть.
Не ухайдакать измором,
Бог с вами, пряник да плеть.
Осенний рай мышам – сарай,
Где на зиму припасы.
Когда в духовке каравай,
А под крюком колбасы.
Когда гирляндами висят
И луковки, и перцы,
Тогда от счастья ясный взгляд,
И сильно бьется сердце.
А вот листва… Да бог с ней, брат.
На хлеб ведь не намажешь…
И пусть грачи на юг летят —
Вабче не жалко даже.
«И на нем был залитый слезами
Императорский серый сюртук»
(с) Александр Башлачёв
Примерил сюртук у зерцала.
Не жмет ли в подмышках меня?
Теперь никогда как нахала
Меня не отвергнет родня.
Меняя палаццо и троны,
Я грыз балдахины в тюках…
Носил я чужие короны,
Носили меня на руках.
Я стал беспринципным и жестким,
И злющим как сотня чертей.
Как будто актер на подмостках
Играл я в кипенье страстей.
Хоть выгляжу скромно и гордо,
Блистают везде галуны.
Шагаю я поступью твердой,
Мне дали иные видны.
Ах, где ж ты, моя Жозефина…
Смотри: Бонапарт уж не тот,
Но все же приличный мужчина,
Сюртук мой в подмышках не жмёт.
Отринув сущность человечью,
Надев пушистенький сюртук,