Зачем ты стал ее едой?
Ты жил в траве, не трогал и козявку
и лишь травой одной был сыт.
Но мир есть зло, и вот тебя на завтрак
съел земноводный паразит…
Взроптали мухи и стрекозы,
клещи, жуки и мошкара…
Шмели, цикады, шершни, пчелки, осы
и все подвиды комара
и гнус, не проглотив обиды,
суд учинили мировой:
«Смотрите, мошки:
Жаба нынче сыта,
но сыта нашею ценой!»
А Жаба, жалостно: «Ребята!
Простите мне проступок мой!
В одном, в одном я только виновата:
что не питаюсь я травой.
Ведь смертен всяк. Всему приходят сроки,
и Кузнецу пора пришла.
И горьки мне, досадны мне упреки
Я всю весну еды ждала!»
Но нет прощенья хищным тварям —
всем тем, кто умерщвляет плоть!
Кузнечик был такой чудесный парень!
Поступок жабий очень плох!
И взвыла степь. В рыданьях бьется Муха.
И милый стрекот заводной
уже не потревожит больше уха…
А вывод: хищников долой!
Жила Ольха. И ей досадно было,
что каждой осенью случалось ей желтеть.
И, словно дуб над чьей-то там могилой,
вдруг возжелала вечно зеленеть…
Узнала как-то: есть один кудесник —
рисует он природу всю подряд,
и все, что им написано, чудесным
каким-то образом всю зиму свой наряд
хранит нетронутым. Цветут осины,
и в кленах жаворОнки шелестят,
зато на нарисованных картинах
они все лето голые стоят!
И вот, желая изменить свою судьбу,
Ольха к художнику направила мольбу:
«Шишкин, ты же кисти маг великий!
Сделай, чтоб я вечно зелена!
А взамен на Севере пусть Диком
облетает медленно сосна!
Быть, признаюсь, голосеменною
я мечтала с саженца времен,
чтоб весной и летом и зимою
мой наряд был сочен и зелен!»
«Что ж, извольте, – отвечает мастер
и садится сразу за мольберт. —
Все, как говорится, в нашей власти…»
И в карман тайком сует конверт,
Что ольха ветвями протянула,
зная про художника нужду.
И творец, на миг не встав со стула,