Зри в корень: в корень проблемы, в корень прожитой жизни, в корень истории событий – тогда может станет чуть понятней.
И всё вновь стояли тяжким строем пласт незавершённых задач, для моего бренного тела, за каким-то хреном закинутым в мир ренессанса.
Впрочем, отчаиваться, равно как и впадать в уныние, не стоило.
Я еще поброжу по Испании, и поищу все ответы на них. Я должен найти. Должен! Иначе просто и быть не может!
«Найти – что?» – сам себя спрашиваю, или кого-то?
Ответ невидимо свернул за поворот аллеи лечебницы и удрал, громко клацая кошачьими когтями по булыжной плитке, лишь оставив пару черно—белых шерстинок на колючих ветках дендрария.
Пора было Идти. Дальше.
Наведывался туда, в ту самую гробницу, ради интереса, представляя как, смиренно тут покоюсь, а где-то в «беспредельной» неприкаянно ходит моя сущность, вечным рабом низших сущностей демонов.
Да уж, неприятное чувство.
А если б я очнулся уже замурованным в стене?!
Суровая строгость мавзолея подавляла и вызывала невольное благоговение. Казалось, сам Огнь Небесный стеснялся светить здесь в полную силу, дабы не нарушать торжественную гармонию вечного покоя.
Багровый купол венчал полированные стены серого, в тонких золотистых прожилках, мрамора, и стражами застыли вокруг недвижимые свечи кипарисов, чья темная зелень и неправдоподобно четкие, резко очерченные тени внушали людям суеверный трепет.
Пусть усопший почивает в мире – аминь.
Кое уже почили в мире господнем.
Аминь, и ещё трёхкратное аминь.
Как прощальный залп из оружия, над президентской могилой солдата
Удачного убитого и похороненного.
Вот только ноги отказывались подчиняться, идти назад в лазарет.
Все время сворачивали обратно, к мавзолею.
Человеку временами казалось: его место – там, в саркофаге, в подземелье, скрытом под мраморными стенами; он уже давно там, спит без сновидений, а по земле бродит лишь его неприкаянный призрак, навеки опутанный миражами чужой памяти…
Человек напомнил себе, что он жив.
И невесело рассмеялся…
– А ведь действительно хорошо сделали, или сделано будет, – думал странник, глядя на суровую гробницу, последнее пристанище мертвых. – Никакой помпезности, показной пышности – на что они усопшему? Строго и величественно.
Хорошо. Вот только… хотя бы одно что-то могли все-таки написать!
Хоть один… одну строчку! Впрочем… ладно.