На одну только меня «чары» не
действовали, наоборот – раздражали. Вряд ли я вообще успокоюсь до
тех пор, пока он не уберёт свой кровавый инструмент.
Чтобы хоть как‑то отвлечься от
страшных картинок, приходящих на ум, я сделала несколько глубоких
вдохов и выдохов и попробовала настроиться.
Дыхание замерло само собой – как во
время упражнения на астральный выход. Тёмный силуэт Чернова на фоне
белой доски размылся, а потом поплыл по контуру волнами, расходясь
в стороны, будто гладь реки, в которую бросили булыжник. Только
вместо булыжника был мой взгляд.
Я смотрела на аудиторию откуда‑то
издалека и немного сверху, а вокруг разрастался хвойный лес.
Огромные, могучие, многовековые ели и сосны скрыли меня своими
«лапами». В лицо пахнуло свежим воздухом – чистым и прохладным. До
ушей донеслось журчание кристальных вод, через которые видно
илистое дно. Я не понимала, где я, но дышать больше не хотелось.
Меня и Чернова сейчас разделяли не два ряда парт. Между нами были
тысячи километров, и с каждым новым стуком сердца, с каждым новым
звуком скрипки, дрожащим на беспокойном ветру, я летела куда‑то всё
дальше и дальше…
Шум аплодисментов выбил меня из
транса. Красивые картинки исчезли, рассыпались серыми тусклыми
осколками.
– Увы, не могу ответить тем же, –
глубокий надменный голос заглушил стройное хлопанье в ладоши. – В
зале тридцать два студента, и всего девять подключений. Негусто.
Гадалкина, начнём с тебя. Расскажи, что тебе удалось считать?
– Человек, сочинивший эту мелодию, –
поднявшись, неуверенно начала любительница чипсов, – уже мёртв.
– За этим к гадалке не ходи, –
хмыкнул Чернов, откладывая скрипку. – Произведение классическое,
написано три века назад. Меня интересуют эмоции, вложенные
композитором. Кто этот человек, о чём он думал, что происходило в
его жизни?.. Знахарев, помогай соседке.
– Ну… это была неординарная
творческая личность, – ляпнул одногруппник, старательно попадая
пальцем в небо, – и он пребывал в депрессии от того, что его
гениальность остаётся непонятой светским миром.
– Н‑да, – Чернов демонстративно
закатил глаза и, сев обратно в учительское кресло, откинулся на
спинку. – А ты ведь подключался, Знахарев, даже дважды, я
чувствовал. Ворожеева, попробуй ты?
– Композитор был геем, – ляпнула
та.
– Это не Чайковский! – рыкнул Чернов,
хватаясь за красную ручку. – С группой «М» всё понятно. Остальные
маги получат двойки автоматом.