Накинув на плечи старую куртку, вышел во двор, присел на ступеньках. Голова ещё гудела, как с похмелья, перед глазами то и дело мелькали пятна.
- Егорушка, - показалась из сарая моя жена, Дарья, - что же ты? Зачем встал?
- Всё нормально, - прищурился, силясь разглядеть женщину. Точно ли это та, что виделась в бреду? Даша подошла ближе, поставила ведро у крыльца, присела рядом, положила ладонь мне на лоб. Да, это она. Глаза карие, сердобольные. Волосы каштановые, рассыпавшиеся золотыми волнами по спине, когда она их расчёсывала по вечерам. Покатые плечи, мягкие руки, несмотря на тяжёлый труд. Я опустил взгляд, скользнув по пышной груди и приятной округлости бёдер.
- Егорка? - позвала меня Дарья. - Ложился бы ты. Ведь четыре дня метался в горячке. Я уж испугалась, но тётя Лида успокоила, сказала, что вскоре придёшь в себя.
Тётя Лида… Фельдшер.
- Ничего, - голос дал петуха, чужие связки, непривычно, - отлежусь ещё. Воздухом захотелось подышать.
Жена (какое слово-то непривычное) покачала головой:
- Идём, покормлю тебя. Успеешь ещё надышаться.
Не слушая возражений, она поднырнула под руку и повела меня в дом, уложила на кровать и накрыла стёганым одеялом.
- Лежи, не вставай, - запалила свечку и оставила одного.
Я откинулся на подушку, слушая, как она возится на кухне. Переливает молоко, стучит посудой. Прикрыл веки. Мне-то за что всё это? Какой с меня пахарь? И непростой крестьянин - лозоходец. Как дед. Что делать буду, как жить? Не умею ведь ни лошадь запрячь, ни с плугом управиться. А люди приезжают из дальних сёл за помощью: где колодец пересох, а где и новый источник отыскать надобно. Что тогда говорить?
Чужие воспоминания - одно, а вот сохранилась ли память тела?
Скрипнула дверь, в доме раздался стук босых пяток, Танюшка влетела на кухню.
- Стой, егоза, - грозно окликнул её дед, мой отец, - не тревожь батю.
- Очнулся уж, - послышался голос Даши.
- Добро, - дёрнулась пёстрая занавеска, заменявшая дверь, и показалось лицо отца: красное, чуть рябое после давней болезни. Морщины напоминали кору старого дерева. В деревне жизнь пробегает быстро, как и молодость - результат тяжкого труда сызмальства. Седые волосы растрепались на ветру, досталось и бороде, что торчала клочьями. - Жив? - Многословностью в воспоминаниях он никогда не отличался.