Бог весть, откуда их приносит волнами, и не всегда даже можно
понять, чьи они, раздувшиеся и поеденные рачками, поклёванные
чайками, а порой, ко всему, раздетые до исподнего белья. Бьются
тела о камни часами, размолачиваясь в гнилое мясо, в костную щепу,
и во всё то, чему полагается истлевать если не в земле, то уж никак
не перед глазами человеческими.
Порой, если в телах опознают своих, да есть время и охота,
добровольцы спускаются вниз, вытягивая мертвецов наверх, с тем,
чтобы потом отвезти их на кладбище и отпеть, похоронив в общей
могиле без имени и счёта. Бывает и так, что люди, пытаясь вытянуть
покойников, срываются и калечатся, а то и гибнут, и это тоже –
обыденность.
Обыденность здесь, в Севастополе, страшная, выпуклая. Здесь
каждый день, каждая минута и каждый, наверное, клочок земли,
заполнены событиями так, что не продохнуть.
Свежий человек, только прибыв сюда, то и дело крестится в ужасе,
да вертит головой по сторонам, пытаясь охватить всё разом
немигающими, широко распахнутыми глазами. А вокруг развалины, и
страдания, и смерть, которая бывает, сыплется с самого неба, не
разбирая ни чинов, ни званий, ни возраста и пола, прибирая военных
и обывателей, взрослых и детей.
А потом, свыкнувшись если не с близкой смертью, то со
страданиями, с голодом, с жаждой, с нехваткой всего и вся,
вызванной дурным управлением начальства и прямым, беззастенчивым,
открытым воровством, человек зачастую черствеет, и душа его
покрывается коростой.
Здесь, пребывая постоянно подле смерти, многое видится
по-другому, и иной, задумываясь о жизни и о её смысле, меняется, и,
увы, не всегда в лучшую сторону!
Привычка к смерти, к страданиям, к потерям, к вынужденной
душевной чёрствости, огрубляет человека, и здесь, рядом с подлинным
героизмом, ничуть не реже встречается подлинное скотство.
Последнее, бывает, уживается в одном человеке, и героический
офицер, лично поднимающий солдат в штыковую, их же и обворовывает,
проигрывая жгущие руки деньги в карты, тратя их на разгул, на
дрянное, но дорогое из-за осады вино, на женщин.
Говоря о чём-то своём и пересмеиваясь, мимо прошли солдатки, не
слишком уже молодые, а впрочем, быть может, постаревшие от тяжёлой
жизни и военных лишений. В простонародье иная, не успев расцвести,
уже начинает увядать, рано, не ко времени, старея и стачиваясь
мужем, детьми и трудным, тягостным, нищим бытом.