.
Поутру, еле разодрав глаза, Ванька некоторое время, загружался
воспоминаниями, лежа на узком, застеленном вытертым войлоком
топчане. Бездумно глядя в низкий нависающий потолок,
потрескавшийся, местами крепко облупившийся, с грозящимися
осыпаться ошмётками высохшей глины и торчащей соломой, он зевал так
широко и яростно, что ещё чуть, и кажется, треснет пополам, как
переспелый арбуз.
Постелили ему вчера в крохотной, душной комнатушке с земляным
полом, маленьким узким оконцем, и щелями под самой крышей, куда
нехотя, будто делая невесть какое одолжение, просачивается
солнечный свет и почти не проходит воздух. На стене, такой же
трещиноватой и будто небритой из-за торчащей из неё соломы, снуют
мелкие насекомые, будто танцуя среди пылинок, мерцающих в лучах
солнечного света.
Едва пошевелившись, он сразу вспомнил давнее, читанное невесть
когда выражение «Зубные боли во всём теле», очень выразительно и
точно описывающее его нынешнее состояние. Голова тяжёлая, как
чугунное ядро, и так болит, будто начинена порохом и вот-вот готова
взорваться. А суставы ревматично напоминают о себе при каждом
движении.
- Проснулся, Ванечка? – заглянула в чуланчик хозяйка, каким-то
неведомым образом узнавшая о его пробуждении, - Доброе утро!
- Доброе утро, Лизавета Федотовна, - отозвался попаданец,
вставая с таким кряхтеньем и стонами, что куда там заржавевшему
Железному Дровосеку! – вашими молитвами.
- Ну вставай, вставай… - мелко закивала женщина, перекрестив
его, - сходи по нужде, да давай к столу подходи!
Старики уже поели, встав, наверное, задолго до восхода солнца.
Но дядька Лукич, блюдя вежество, посидел с ним, неспешно сёрбая
какой-то травяной взвар из щербатой оловянной кружки, времён,
кажется, как бы не Кагула и Чесмы.
- Ты ешь, ешь… - суетится хозяйка, успевая делать по дому кучу
дел разом, и, по мнению попаданца, необыкновенно походящая на
очеловеченную домовитую мышку, наряженную в линялый старенький
платочек и залатанный сарафан, обутую в старенькие, многажды
чинённые опорки, - жиденько-то, оно тебе на пользу!
Ванька, машинально отвечая, как и положено в таких случаях,
неспешно ел, потея, очень жидкую похлёбку из морских гадов, в
которой, помимо самих гадов и мелко нарезанных душистых трав, не
было, кажется, и ничего, даже жиринки. К похлёбке дали морскую
галету, чёрствости совершенно невообразимой, с трудом поддающейся
размачиванию в похлёбке.