Не понаслышке зная, как тяжело в осаждённом городе с
продовольствием, и особенно людям гражданским, он высоко оценил и
похлёбку, и галету, которые, быть может, и не последние, но уж
точно, не лишние! А тем более, и голова отошла…
- Провожу тебя малость, - воздевшись на ноги после трапезы,
поставил его в известность дядька Лукич, и спорить Ванька не стал,
да и к чему?
Пошли неспешно, да и как иначе, если попаданец после вчерашнего
хромает на обе ноги, стараясь охать и кряхтеть хотя бы не при
каждом движении, даже батожок не очень-то помогает. А дядька Лукич
хотя и вполне бодрый старикан, но ему почти шестьдесят, и это, с
учётом двадцати пяти лет на флоте и профессионального ревматизма,
возраст более чем почтенный!
Пройдя едва метров триста по пыльной извилистой дороге, виляющей
между густо пахнущих, узких, путаных улочек матросской слободки,
Лукич сцепился языками со старым знакомцем, таким же немолодым
отставным матросом. Обычные в таком случае разговоры, заполненные
междометиями, именами общих знакомых и мелкими событиями,
интересными только собеседникам, щедро наполнены ещё и разного рода
морским жаргоном, да и просто устаревшими словами и оборотами.
Ванька, не понимая почти ничего, быстро и намертво заскучал.
Однако, согласно незыблемому крестьянскому этикету, ему, как
младшему, полагается стоять неподалёку, прислушиваясь, если вдруг
разговор коснётся его, улыбаться, если на него смотрят, и молчать.
Как уж там у него выходит, Бог весть, но он стоит, улыбается…
… и воняет. Мазь, которой щедро, не жалеючи ни собственно
ресурсов, ни себя, ни окружающих, обмазали Ваньку хозяева, по их
уверению, целебна. Но дух… впрочем, да и чёрт с ним! Мухи, по
крайней мере, облетают.
А потом Лукич встретил ещё одного знакомца…
… и снова, и снова. С каждым поздороваться, представить Ваньку,
расспросить о здоровье и о родных, о здоровье родных, ответить на
зеркальные вопросы, обменяться приветами чёрт те кому, обсудить
кого-то… так что за час они, прошли едва ли километр, а скорее,
сильно меньше.
Ванька начал уже было злиться, стараясь не показывать этого. Не
на старика, разумеется, а скорее на всю эту ситуацию в целом, и
отчасти на самого себя.
Ему, привыкшему к ритму жизни двадцать первого века, а потом и к
московской торопливости, очень уж тяжело даётся эта
основательность, и даже, отчасти, тормознутость предков.