Они не отдавали меня бабуле, та забрала меня сама. Ей мало кто может перечить, да вообще вряд ли кто-то может перечить моей бабуле. Она меня и вырастила.
Наверное, меня подсознательно немного тянет к женщинам такого возраста, как мои подопечные. Любая из них могла бы быть моей матерью. И от этих женщин, которые во мне двадцатилетней души не чают, я получаю больше тепла, чем от родной матери. Да, что там, я вообще не помню, чтобы получала от нее тепла.
Каждый раз мое сердце щемит от нежности, потому что есть вещи, которые, если в детстве не поймал от матери, потом уже никогда не доберешь. Навсегда останешься голодным на любовь, на заботу. Как я.
После занятий мы обычно пьем чай, бывает, что и с тортиком. Хотя, казалось бы, тортики должны быть тут запрещены. Но во-первых – углеводное окно после интенсивных занятий никто не отменял, и все углеводы сгораю в адском огне метаболизма, а во-вторых – мы собираемся здесь не худеть, а раскрывать в себе то, что нам не дает раскрыть странный и не всегда дружелюбный мир за дверями этой студии.
– Ты наше солнышко, Аня, мы от тебя заряжаемся жизнью и радостью, – говорят они мне и сами светятся.
А вот психотерапевт в мое солнышко не поверил, дурак, кто вообще так терапию ведет. У меня темное дно, ага, в башке у тебя дно, Дима.
Глава 10. Правильный мальчик
Занятия заканчиваются, и я выхожу из студии, как всегда это бывает, в приподнятом настроении.
Обратно домой я не спешу. Снова лабиринтами Арбатских переулков я выхожу на Старый Арбат. Иду мимо лотков со старыми книгами, останавливаюсь, листаю. Бывает, что покупаю, если попадется что-нибудь интересное. Но это больше не про покупки – это такой мой ритуал, словно город дает – бери, а то давать перестанет. Мое лично выдуманное суеверие.
Старый Арбат место больше туристическое, но все равно мне здесь нравится. Нравится смотреть как работают уличные художники, или читают стихи студенты театральных училищ, нравится слушать уличных музыкантов. Если ты останавливаешься, перестаешь слышать ритм Москвы, биться вместе с ним заодно, она сминает тебя в тесто. Ты должен серфить этот город, его волну. И я тут, на самом пике. Для кого-то Москва – это шум машин и множества людей, для меня – музыка уличных музыкантов.
Только теперь в моих ушах звучит не только город. Там поселился голос моей тени, моего преследователя. Он будто стал глазами Москвы, она ожила, перестала быть безликой застройкой, она следит за каждым моим шагом. А еще в голове голос психотерапевта Дмитрия Константиновича, едкий, разрушающий. От него я не ждала никакой искренности, но он не играл в психолога, он просто был тем, кто он есть. И на меня действует эта откровенность. Она дает чувство близости. А я не верю близости, но теперь где-то в этом городе есть два чужака, которые… А еще Кирилл. Но Кирилл нормальный. То годами не видела людей, позволяющих себе честность, свободу искренности, то внезапно трое за раз.