«От твоих драгоценностей несет гарью и гнилью. Они запачканы кровью и гноем. Твое нечистое дыхание разрушает самый чистый кристалл. Каждый кирпич твоего дома, каждая малая скамеечка отмечены следами крови тех людей, у которых ты отобрал сокровища».
«Нет, не говори так! Какая кровь, какие несчастья? Я никого не убивал. Попробуй докажи, что это не так. Убивала моя охрана. А я… Да, да, не буду спорить… Я прелюбодействовал, я лгал, преступал законы, но на такой тесной планете, как наша, по-другому не проживешь. Я же говорю, у нас тесно. И все, чем я занимался, это бизнес… – Он в отчаянии повторил: – Только бизнес, ничего больше. Один выигрывает, другой проигрывает. Так происходит с начала веков».
«Да, ты зарабатывал. Да, ты лично не убивал. Но убивали твои приказы. Таких приказов было много. Чем выше ты поднимался по служебной лестнице, тем больше жестокости скапливалось в твоем сердце. Под удобными предлогами, а потом вообще без каких-либо предлогов ты присваивал чужое, обрекая на несчастье тысячи людей. Вот, полюбуйся на свои дела!».
С леденящим душу шелестом упал на затоптанный пол тяжелый свиток пожелтевшей от времени и слез бумаги. Слова блестели, как ледяная вязь, сияли, как сталь кинжала.
«…по дороге шел мужчина пятидесяти лет, в старом пальто и помятой шапке. Его ладони были пропитаны смолой и грязью, от усталости ноги подкашивались, и его бросало из стороны в сторону, временами он качал головой и тяжело вздыхал. Сегодня его лишили работы, выгнали на улицу, и он не знал, как дальше жить, как содержать семью – жену и четырех детей. Вылетевший из-за поворота старый «жигуль» сбил несчастного, превратив его тело в кровавое месиво. Впрочем, водитель ненадолго пережил свою жертву, он умер через несколько лет в тюрьме от туберкулеза. Оба до случившегося с ними работали на одном комбинате. Один, потеряв работу, плелся домой, второй спешил на старой разбитой машине скорее сообщить жене, что он пока еще не уволен…».
«Я же говорю, нас слишком много на Земле!».
Чудовище усмехнулось. А он вопил, грязный и мокрый.
«Я никого не убивал! Я даже не знаю тех, о ком написано в этом свитке!». Но одна за другой вспыхивали перед его внутренним взором ледяные мертвые картины прошлого. Дети, скончавшиеся от рака в совсем юном возрасте, молодые женщины, погубившие здоровье в тесных, отравленных газами заводских цехах, старики, не получающие ни лекарств, ни ухода. Обанкротившиеся банки, разворованные пенсионные фонды, продажа прежде плодородных земель, выжженные пожарами селения, съеденные саранчой поля. Калеки, инвалиды, безногие нищие с ящичками на груди: «На хлеб для убогих». Стоны, гниющие раны, расширенные ужасом глаза.