Я, конечно, на заднем плане ума понимал, что девица на пятьдесят, если не больше, процентов разыгрывает передо мной спектакль, и даже в какой-то степени был ей за это благодарен, так она правдоподобно, почти искренне практиковала себя на поприще драматической актрисы, что даже от слёз с её настоящих, длинных, пушистых ресниц идеально выгнутой формы потекла тушь на ланиты (и ниже – на идеальной формы перси, как называли женскую грудь персидские поэты; как поэтично, в натуре, звучит, не то что в современном молодёжном сленге называют женские прелести верхнего контента: дойки, буфера, сисон, и т. д.), затекая под расстёгнутый ворот блузки. Мне даже стало немного жалко её маму; будет потом отстирывать «Лотосом» и, вполне вероятно, не в стиральной машине «Бош» или «Эл-Джи», а голыми руками, в медном тазу, грязную блузку, в которой её дочь придёт с работы с печальным известием: «Мама, пролетела я с замужеством за этого жирного крота, не получилось из меня Дюймовочки, он сегодня дуба дал в кабинете от инфаркта миокардова на производственном совещании, опять заказчики – сволочи, кирпичи не берут, говорят в ОАО „Силикат“ кирпичи и дешевле, и качеством выше». И расстроенная мама, что не удалось ей побыть тёщей новорусского бизнесмена, будет стёртыми от тяжёлой работы на льнопрядильной фабрике (не сегодня-завтра готовой обанкротиться, где зарплату не дают уже полгода) руками мочкалить дорогую итальянскую шёлковую блузку, подаренную Максимом Степановичем её дочери на день рождения, и вздыхать, и переживать за свою красивую дочь, которую она родила от проходимца, бросившего их, когда малютке было три месяца. Я догадывался, что девице нравится её выступление перед зрителями в моём лице и морде Шарика, несмотря на подоплёку, но всё же не будем твердокаменными; когда я увидел у неё слёзы на глазах, у меня в груди что-то тяжело толкнулось, как сом в рукомойнике, – без базара, стало жалко Золушку при виде, как она без фальши убивалась, что разом рухнули мечты девушки из неполной рабочей семьи ещё совковой закваски стать аристократкой, пусть и местного, провинциального масштаба, леди Забулдыриной (девичья фамилия её трагически погибшего на производстве несостоявшегося супруга) и женой пусть и брюхатого, и омерзительного типа. Зато не надо работать секретаршей: ездить на заводском автобусе на ненавистное предприятие, специализирующееся к тому же, – о, какой позор для победительницы конкурса красоты! – на выпуске кирпича, причём далеко не экстра-класса, а можно валяться в постели до полудня, теребя клитор пальчиком и мечтая о молодом, красивом, популярном певце. В это время абсолютно непривлекательный муж пускай вершит дела в своём глиняно-песочном королевстве, а она будет покупать платьишки и трусишки в единственном в городе сносном шопе «Вуменс линджери», кататься на собственной импортной машине, подаренной всё тем же постылым неаленделоном (отнюдь, бабушка Прокофья!), ловя завистливые взгляды других дам. И однажды подкатит на кабриолете к офису завода, чтобы все лахудры из бухгалтерии полопались от зависти, как мыльные пузыри, а эта сучка из отдела кадров вывалилась бы из окна и переломала себе ноги, которые, надо признать, почти не хуже, чем у Золушки. И эта скотина – легар-дидроер, уже присматривался, как бы засунуть и туда своего неживого бефстрогана; не за просто же так живёшь он взял её на работу с биржи труда сразу зам. по кадрам, а попозже и главной назначил вместо забеременевшей неизвестно от кого Томки-скороварки, сухой, как вобла, редкостной злючки с острыми, как корабельный якорь, коленками, которую конторские дамы ненавидели больше, чем её и отдел кадров вместе взятых.