– Спасибо! – сказала вдруг с чувством, какого я от неё не ожидал, секретарша и, кажется, искренне, вытерев сырым, выпачканным в туши платком слёзы, прильнула губами к моим губам. Поцеловала, короче.
Вот этого от неё я совсем не петрил. Я стушевался, что-то пробормотал дрогнувшим голосом и, растроганный, без задних мыслей, обнял девушку. Она не сопротивлялась. Наоборот, прильнула ко мне разгорячённым телом ещё ближе, чем я мог вообразить, инстинктивно, словно пытаясь защититься от неприятностей, ожидающих её впереди, после этого казуального дежа-вю. Моя рука, продолжающая поглаживать девицу по голове, как-то само собой переместилась на шею, потом на спину, ниже, – и я даже не уловил момент, когда она заскользила по её участкам тела интимного прогресса.
Секретарша перестала всхлипывать, задышала глубже и чаще, когда я рукой провел по её груди, потом по животу и нижнему, весьма специфическому дамскому информационному полю.
– Не надо! – прошептала девица, покрывшись румянцем. Не отреагировав на её «не надо», я взял её за голову руками, привлёк к себе и начал целовать. Конечно, это был не совсем подходящий момент, когда девица была в шоке после кабинетной драмы, а рядом, поскуливая, страдала собака от отравления, но после восьмого пылкого, как заря над Ленинградом, поцелуя – они на неё начали оказывать терапевтическое действие, не хуже, чем на приёме у психолога. После девятого поцелуя у меня у самого закружилась голова, – так было приятно, – намного лучше, чем принимать всякую дрянь в виде порошка и алкоголя, и рождало революционные мысли (но не в плане захвата Зимнего и выстрела из пушки с крейсера «Аврора» по Кропоткинскому переулку), что девица, находясь в состоянии посттравматического синдрома Допплера, может мне позволить и более дерзкие поступки. Игнорируя её смехотворные попытки сопротивляться, пока она находилась в ступоре, еле защищаясь от моих домоганий, я сказал:
– Светланочка, солнышко! Ляг на спинку! (Она уже полулежала на боку.)
– А вдруг кто-нибудь войдёт! – спросила она испуганным шёпотом, однако приняла рабоче-крестьянскую позу.
– Пусть только попробует! – ответил я самоуверенно, вынимая из кармана убийственную тульско-токаревскую машинку, и, повертев ею у неё перед носом, хвастливо добавил: – Тому тогда мало не покажется!