«…А в небе ангелы летят». Военные стихи и поэмы - страница 14

Шрифт
Интервал


о коих говорится: «Время оно»,
и где за сотни лет до телефона
жил Данте, жил Овидий, жил Гомер,
и нам дышать их сутью сокровенной,
поскольку на земле во все века
останутся отвага и тоска
и женщина в другом конце Вселенной.
1972

Слушай, память, куда меня тащишь?

– Слушай, память, куда меня тащишь?
Ты, хитрюга, не так уж проста.
Тащишь в дебри глухие и чащи
и заводишь в такие места…
К ним бы лучше и не возвращаться.
Вот вокзалы, где надо прощаться,
вот сады без плодов и без крон,
вот квартиры, куда не стучатся,
вот застолья в конце похорон.
– Ну и стань
             бессловесным предметом,
мёртвым камнем в реке бытия.
Лишь со мной ты, подобно кометам,
возвратишься на круги своя.
1972

Не могу, когда плачет ребёнок

Не могу, когда плачет ребёнок,
пусть причина – пустяк.
Это всё на земле,
             где могилы влюблённых,
где деревья растут на костях, —
это – танки гремят,
это битые стёкла хрустят.
Не могу, когда плачет ребёнок.
Сам я плакал в былые года,
но ведь это же было когда! —
до пожаров, до похоронок,
до ранений ещё,
до потерь.
Я не плачу теперь.
Не могу, когда плачет ребёнок.
Мяч упал в подвал —
             плач,
снаряд упал на квартал —
             плач,
колени в крови —
             плач,
поколенье в крови —
             плач.
И так на каждом шагу.
             Не могу.
Маленький, вот он – твой мяч.
             Не плачь.
1972

Возвращение

Сойти на станции любой,
легко взлететь над эстакадою,
возликовать: лечу! не падаю! —
и слиться с шумною толпой,
с весёлой толчеёй базарною,
где смех и крики вразнобой,
где пахнет хлевом и казармою,
таранью, кровью и судьбой,
направиться к себе домой
по выщербленной мостовой,
потом – проулками, задворками,
где в окнах кисея с оборками,
надвинув кепку до бровей,
свернуть налево, взять правей
и выйти на пустырь, заваленный
железным ломом, кирпичом,
где всё в цвет пыли и окалины,
Но ты, пришелец, здесь при чём?
Здесь бегают твои приятели,
отчаянная ребятня,
с тех пор ни месяца, ни дня
они пока что не растратили,
они пинают старый мяч,
пускают змея у обочины,
все табуном и только вскачь,
все живы – не грусти, не плачь,
всё цело – старый клён и грач,
да и тебе не напророчены
пока ни вёрсты, ни окоп,
ни пот в глаза, ни пуля в лоб,
ты – яблочко без червоточины,
ещё ты зелен, как трава,
и мама здесь, ещё жива,
весёлая и сероглазая,
но вот печалится едва,
склонилась над разбитой вазою.