– Он такой очаровательный. Только разговаривает плохо и когда ест, громко чавкает. А ещё у него огромные передние зубы. Их желтизна напоминает золото ацтеков. Что не говори, самая достойная партия для бесхарактерной особы!
Щеки Летиции вспыхнули пуще прежнего, даже слегка крючковатый нос – и тот покраснел от досады. С моей стороны безучастность – главный порок, относящий мир назад к этапу самобытности – нельзя было называть жестом благородства. Но взаимосвязь двух сестёр выглядела крайне интересной, и прерывать столь драматичную сцену я не посмела.
– Не стесняйся! Расскажи Белле, как ты влюбилась в Джеймса Кемелли и в прошлом году отсылала ему письма. Мы так «далеко» живём друг от друга, что ответ так до сих пор и не пришёл.
Издевки Каприс пошатнули в Летиции чашу душевного равновесия. Ее губы задрожали. Она силилась не заплакать, но предательские слезы наполнили выразительные глаза кроткой девушки. В тот момент она выглядела агнцем; невинной жертвой, роль которой бесценна в театре высокой драмы. Каприс тоже менялась на глазах. В ней будто засела тысяча чертей, и те искушали её на истязание сводной сестры.
– Прекрати, безбожница! – кричала Летиция. – Лгунья!
На секунду Каприс отразила циничную улыбку, и её крепкие руки по непонятным причинам затряслись.
– Или поведай, как своровала снимок Джеймса и лобзала его под одеялом!
– Каприс, хватит! – вмешалась я. – Сестрам подобает жить в мире и согласии.
Каприс метнула укоризненный взгляд: он красноречиво обвинял меня в измене. Сотрясаясь всем телом, она направилась к дому Медичи и лишь изредка оборачивалась, чтобы снова бросить свой гневный взор.
Летиция выглядела потерянной и старалась не встречаться со мной глазами. Она тихо сказала:
– Извини, Белла… Я лучше пойду.
Я крайне озадачилась перепалкой сестёр. Они были несколько старше меня, и тот возраст требовал знаний правил этикета, а также навыков применения их при посторонних людях. Но вместо этого они вели себя вопиюще; словно невоспитанные дети, не сумевшие поделить игрушку, которой по сути являлся Джеймс Кемелли – человек, чьё общество Агостина Медичи и тетушка Адалия совершенно отказывались воспринимать. Я посчитала разумным забыть ту неловкую историю, и, впрочем, мне бы то удалось, если бы не вечер того же дня.
Погода воцарилась приветливая, и, не смотря на умеренный жар прогретого воздуха плантаций, внутри дома Гвидиче витала легкая прохлада. Обстановку в нём нельзя было назвать богатой – тётушка не заостряла внимания на качестве мебели, отдавая предпочтение искусству выгодной расстановки предметов и умению вписать в интерьер декоративную вещицу. Ранее её навязчиво преследовало желание тратить итальянские лиры, но после кончины супруга тётушка Адалия потеряла тягу к расточительству. Плантация требовала немалых затрат и полного контроля, и она понимала это. Однако, при всей своей приобретенной бережливости она не могла устоять перед шикарными обедами, которые давала чаще соседей и совершенно не скупилась на изыски в блюдах. Потому на столе всегда присутствовали сорта элитных вин, поркетта и свежая чамбелла