– Не вздумай попытаться убежать или, тем более, утопиться! – на всякий случай предупредил наёмник заложника. – Я хорошо умею не только лишать жизни, но и возвращать к жизни. Больно!
Дакам с печальным выражением на лице молча кивнул в ответ. Он залез по грудь в прозрачную воду и попытался отмыть голову песком и глиной. Получалось неплохо. Рядом смывал насекомых и грязь Чимвог. Дакам как смог отмыл голову и вылез из воды, чтобы снять одновременно и постиранную на себе одежду. Потом он снова залез в воду и продолжил смывать грязь уже с голого тела.
Чимвог с его опытом наёмника справился со стиркой одежды и грязью раньше него и стоял держа верёвку рядом, на случай, если Дакам вдруг сдуру решится поплыть на другой берег. Императору нужен был живой заложник, а не продырявленный стрелами утопленник! Правда, верёвку тот предусмотрительно не трогал. Дакам закончил мыться и с удовлетворением осмотрел всего себя с ног до головы пристальным и самовлюблённым взглядом. Не считая некоторых, сильно искусанных насекомыми мест и нескольких синяков больше ничего не портило его внешний вид, недаром вызывавший у многих зависть.
Он вылез из воды немного выше колена и отряхнулся. Рядом стоял и молча наблюдал за ним Чимвог. Дакам внимательно осмотрел голое тело его владельца. Повсюду на Чимвоге были глубокие шрамы от ранений и белые, почти не загоревшие на солнце, рубцы. Складывалось такое ощущение, что этого человека рубили, кололи, жгли, рвали и делали с ним такое, что сложно было даже придумать, не то что представить. Чимвог немедленно заметил, как Дакам его разглядывает.
– Что, страшно? – подойдя поближе спросил он. – Думаешь, где меня так изуродовали? Наверное, спрашиваешь себя, как же мне было больно? И жалеешь, что меня не убили? А то бы тебя тут не было?
Дакам сжав губы смотрел на лицо Чимвога с не то печалящимся, не то скривившимся выражением лица. На лицо наёмника при других обстоятельствах без жалости смотреть было бы невозможно. В недавней молодости этот человек был красавцем, как Дакам, хоть и не похожим на него, но по лицу прошлись язвы, видимо ещё в детстве, потом уцелевшие места исполосовали шрамы, а кое-где были даже видны следы ожогов, как будто лицо обожгли горящей головнёй или факелом.
– Любуешься и втайне радуешься, как меня изуродовали? А ведь я могу легко то же самое сделать и с тобой! Надо всего лишь провести с небольшим нажимом несколько раз ножом по лицу, а потом прижечь и опалить порезы головнёй или прутом. И ни одна баба на тебя никогда в жизни по доброй воле больше никогда не посмотрит. Вы же все, утиемцы, помешаны на своей красоте как самые последние бабы. Что ни маленький народ, то новое большое уродство!